Определяющими признаками для средневековой социальной (само)идентификации служит другой, весьма широкий набор социокультурных факторов. Здесь, конечно, на первый план выходит религиозная составляющая, которая, впрочем, не ограничивает, а напротив — аккумулирует в себе влияния иных факторов. Необходимо напомнить, что средневековое христианство как религия пребывало не в неком «социокультурном вакууме», оно развивалось на фоне довольно жёсткого противостояния с античной, языческой традицией. Наивно было бы представлять, что весь мощнейший пласт дохристианской культуры аннигилировался в одно мгновение, не оставив после себя никакого следа. За такими привычными понятиями, как «колдовство» и «ведовство», стояли отнюдь не экзотические «шабаши», «полёты на помеле» и другие «сказочные» сюжеты. Как формулирует Дж. Б. Рассел: «Ведовство — это составное явление, объединяющее в себе элементы фольклора, колдовства, демонологии, ереси и христианской теологии»{66}.
Кстати, следует заметить, что подобной мистико-оккультной интерпретацией мы обязаны романтическому искусству. Именно в начале XIX века происходит одновременный подъём интереса к фольклору, различным иррациональным нехристианским учениям. Подобная тяга к сверхъестественному повлияла на понимание ведовства как оккультного поклонения. В реальности то, что мы называем «язычеством», есть сложный комплекс веры в хтонических богов, народные предания и «низкой магии», обладающий сложной генеалогией. Источники язычества мы можем наблюдать в культурах Ближнего Востока, Греции и Рима, в кельто-германской мифологии, в раннехристианских учениях. Своё органическое место в обозначенном ряду занимает и иудаизм. Исходя из этого, необходимо говорить не об антиномии: «христианство — иудаизм», а «христианство -язычество». Следует, однако, добавить, что и в контексте антиномии «христианство — язычество» иудаизм далеко не всегда и не полностью отождествлялся с последним. Положение иудаизма было куда более сложным, несводимым к простым, рамочным определениям[4]. Сошлёмся на мнение такого учёного, как Л. Поляков, которого трудно упрекнуть в антисемитских пристрастиях. «Начиная с правления Пипина Короткого, церковные постановления, законодательные уложения и даже сообщения арабских путешественников констатируют присутствие в каролингской империи значительного числа процветающих иудеев — крупных коммерсантов, знаменитых путешественников»{67}.
В более позднее время, начиная с XII в. — в период репрессий со стороны католической церкви, иудаизм трактовался именно как часть языческой культуры. «Если рассматривать те истории и слухи о евреях, которые имели хождение в эту эпоху, истории, возникавшие то здесь, то там в предшествующие столетия, то теперь они получают повсеместное распространение, и можно констатировать, что теперь персонажи этих историй наделены одновременно новыми атрибутами как дьявола, так и ведьмы»{68}. Примечательно, что официальная церковь воспринимала распространявшиеся в народной среде обвинения иудеев именно как рецидивы языческого сознания. Поэтому не вызывает удивления тот факт, что высшие иерархи католической церкви неоднократно выступали в защиту иудеев. Так, известны соответствующие буллы Григория X, изданные в 1227 году, Мартина V — в 1442, Николая V — в 1447, Павла III — в 1540. Находит своё продолжение эта «политика» и в XVIII столетии, когда папа Климент XIII в 1763 году выступает в защиту варшавских иудеев, обвинённых в религиозных убийствах. По его поручению кардинал Корсини отправил нунцию апостольского престола в Варшаве послание со следующими словами: «Евреев часто обвиняли в человекоубийствах на основании плохо обоснованного народного убеждения, что они подмешивают человеческую, в особенности христианскую кровь в тесто опресноков»{69}. Послание заканчивалось недвусмысленным требованием прекращения преследований иудейского населения Польши.
4
О более чем толерантном отношении средневекового христианства к иудаизму свидетельствует красноречивый факт перехода в иудаизм личного духовника Людовика Благочестивого дьякона Бодона. После перехода, приняв имя Елиазар, бывший дьякон в 829 г. переезжает в Испанию, где женится на еврейке и ведёт спокойную жизнь.