Говорит ли здесь ученый теоретик о мужчинах и женщинах, или он обсуждает животных, или же род человеческий и разные виды животных столь тесно связаны друг с другом в его научном воображении, что невозможно провести между ними разделительную линию? Это выглядит именно так, судя по тому, как невозмутимо и легко он смешивает животных производителей и производительниц с мужчинами и женщинами, помещает их на один и тот же уровень и предлагает «разнообразные смешения кровей». Мы с готовностью отдаем ему его «производителей», так как, в ожидании такого научного предложения, мужчины уже сделали самих себя животными, начиная с давних времен на заре цивилизации. Более того, они весьма преуспели в этом, поскольку, связывая своих «производительниц» лишь с одним-единственным «производителем» под угрозой закона и общественного остракизма, для самих себя они сохранили все эти привилегии – и закона и миссис Гранди – и имеют столь широкий выбор «производительниц» для каждого отдельного «производителя», насколько могут позволить их средства. Но мы протестуем против подобного рода предложения, стать женщинам nolens volens [волей-неволей, лат. ] «породистыми кобылами или телками». Нельзя сказать, что даже наша беспринципная современная мораль публично одобрила или предоставила м-ру Аллену ту «свободу в проведении такого рода экспериментов», к которой он стремится, без которой, по его словам, совершенно «невозможен прогресс на благо человечества». Правильнее было бы сказать, животного человечества, хотя он и объясняет, что это «не просто вопрос получения призовых овец и тучных быков, но проблема рождения высших, прекраснейших, чистейших, сильнейших, наиболее здоровых, подготовленных и нравственно безупречных граждан». К удивлению, автор пропустил еще два хвалебных эпитета, а именно, «самых почтительных сыновей» и мужчин, «гордых своими добродетельными матерями». Последние, вероятно, не были названы мистером Грантом Алленом потому, что он получил предупреждение относительно этого вопроса от «Господа Бога» в книге Осии (1:2), который определяет тот класс женщин, из которого пророк обязан взять себе жену.[178]
—В журнале, редактор которого защищал и поддерживал сакральность брака перед лицом автора «Крейцеровой сонаты», предваряя «исповедь» графа Толстого панегириком мисс Теннант, «Невеста на сезон», – включение «Девушки будущего» является очевидной пощечиной самой идее брака. Кроме того, идея м-ра Г. Аллена вовсе не нова. Она столь же стара, как Платон, и столь же современна, как Огюст Конт и «община онеида»[179] в Соединенных Штатах Америки. И, поскольку ни этот греческий философ, ни этот французский позитивист никогда не приближались к этому автору в его бесстыдном и циничном натурализме – ни в пятой книге «Республики», ни в том, что касается «Женщины будущего» в «Катехизисе религии позитивизма», – мы приходим к следующему заключению. Так как само название «Женщина будущего» у Конта есть прототип «Девушки будущего» м-ра Г. Аллена, то ежедневные ритуалы «мистических совокуплений», совершаемые в онеида, должны быть скопированы нашим автором и опубликованы им, и лишь приправлены еще более грубым материализмом и натурализмом. Платон предлагал не более чем метод развития человеческой расы при помощи тщательного удаления нездоровых и дефектных детей, и при помощи совокупления лучших представителей обоих полов; его удовлетворяли «прекрасные характеристики» «одного производителя» и «одной производительницы», и он приходил в ужас от идеи о «преимуществах разнообразного смешения кровей». С другой стороны, верховный жрец позитивизма, полагая, что женщина будущего «должна перестать быть самкой» и, «подчиняясь искусственному оплодотворению», таким образом, станет «незамужней Девственной Матерью», – проповедует лишь своего рода безумный мистицизм. Но не таков м-р Грант Аллен. Его высший идеал – сделать из женщины обыкновенную племенную кобылу. Он предлагает ей до конца последовать за
«…божественным импульсом момента, который является голосом Природы внутри нас, побуждающим нас здесь и сейчас (но не на всю жизнь) соединиться с предопределенным и соответствующим дополнением к нашему существу», – и добавляет: «Если в человеке есть что-то священное и божественное, то это, безусловно, внутреннее побуждение, которое однажды говорит ему, что среди многих тысяч именно эта женщина и никакая другая является здесь и сейчас наиболее подходящей для того, чтобы вместе с ним они стали родителями полноценного ребенка. Если сексуальный выбор среди нас (только мужчинами, если угодно) является более точным, более направленным, более капризным и утонченным, чем у любого другого вида, то разве это не есть знак нашего более высокого развития, и разве это не говорит нам, что сама Природа в этих особых случаях анатомически выбирает для нас помощницу, наиболее нам подходящую в связи с нашими репродуктивными функциями?»