3. Тот, кто не жил сознательно двойной жизнью человека, функционирующего в теле другого, не может знать ужасные страдания, им столь часто испытываемые. Я – не подлинный владелец тела, в котором сейчас живу. Другой человек пользовался им короткое время. В результате тяжёлой болезни он оставил его для захоронения, и оно лежало бы в земле, если бы я не взял его, не оживил его слабеющую энергию и не пронёс через несколько лет испытаний болезнями и неудачами. Первый владелец был в нём не так долго, чтобы посеять семена причиняющих беспокойство болезней, он оставил мне в наследство хорошую кровь и замечательную выносливость. То, что он должен был оставить эту форму, так хорошо приспособленную для жизни, кажется непостижимым, если только он не мог её использовать, больную или здоровую, в каких-то своих целях. В любом случае сейчас она моя. И если сначала я думал, что это прекрасное приобретение, теперь мне часто хочется, чтобы я пришёл в жизнь обычным путём, а не использовал тело другого человека.
Прежде чем поведать о многих из моих прежних жизней, я должен рассказать тебе, что случилось со мной в этой, настоящей жизни.
Сначала я был просто учеником нашей высокой философии в течение многих жизней на земле в разных странах, но, наконец, во мне развилось желание действовать. И, как много раз до этого, я умер ещё раз и родился в семье раджи. Прошло время, и, когда раджи не стало, я занял его трон.
Однажды, спустя два года после этого печального события, ко мне приблизился странствующий брамин и спросил, готов ли я исполнить клятву, данную мною в одной из прежних жизней и отправиться в чужую страну, чтобы выполнить поручение моего старого Учителя. Думая, что речь идёт только о поездке, я согласился.
– Да, – сказал он, – но это не только поездка. Тебе придётся быть там и здесь дни и годы. День здесь, ночь – там.
– Что ж, – ответил я, – я сделаю даже это, потому что дал клятву, не ставя условий, и Учитель приказывает.
Я знал, что это приказ, потому что старый брамин показал знак на моём лбу. Он взял мою руку и, закрыв её своим поясом, моей ладонью дотронулся до него с тем, чтобы мои глаза увидели знак в линиях света.
И, как они часто это делают, он ушёл, не сказав больше ни слова. Я остался во дворце и уснул на жаре с одним только верным Гопалом рядом. Я спал и думал, что нахожусь у кровати обыкновенного ребёнка, мальчика, в чужой незнакомой стране, где люди похожи на европейцев. Мальчик лежал в позе умирающего, и все родственники собрались у его постели.
Странное, непреодолимое чувство повлекло меня ближе к ребёнку. В это мгновение я почувствовал так, будто должен потерять сознание. Вздрогнув, я проснулся в моём дворце, на том же матрасе, на котором уснул. Никого, кроме Гопала, вблизи не было. Стояла тишина, слышалось только завывание шакалов на краю деревни.
– Гопал, – сказал я, – сколько времени я проспал?
– Пять часов, с тех пор, как ушёл старый брамин. Ночь почти на исходе, господин.
Я приготовился спросить его ещё что-то, но сонливость снова охватила меня, и мне опять приснился маленький умирающий ребёнок-иностранец.
В моём очень реальном сне сцена слегка изменилась, вошли другие люди, там был доктор, и ребёнок казался мёртвым. Люди плакали. Мать стояла на коленях у его кровати. На момент доктор приложил своё ухо к груди ребёнка. А я снова приблизился к телу, и было очень странно, что люди совсем не замечают меня. Они вели себя так, будто никого постороннего в комнате нет, а я, глядя на свою одежду, видел, что она восточная, не такая, как у них.
Магнетический шнур, казалось, притянул меня к телу мальчика, и теперь я видел стоящего рядом со мной старого брамина. Он улыбался.
– Это и есть ребёнок, – сказал он, – ты можешь выполнить часть своей клятвы. Теперь быстрее! Нельзя терять время, ребёнок почти мёртв. Эти люди уже думают, что он труп. Видишь, доктор сказал им роковые слова: он мёртв.
Да, все рыдали. Но старый брамин положил руки на мою голову, и, подчиняясь его прикосновению, я заснул во сне. Сон во сне. Я проснулся во сне, но не на своей постели, Гопала рядом не было. В мыслях я был тем мальчиком. Я смотрел на мир его глазами, слышал, как его дух с вздохом облегчения отлетел в эфир. Доктор обернулся снова, и я посмотрел на него моими, вернее его глазами.
Доктор вздрогнул и побледнел. Я слышал, как он прошептал другим:
– Это автоматическое нервное движение. Он приблизился и, видя разумное выражение моих глаз, побледнел ещё больше. Он не замечал старого брамина, священнодействующего над телом, в котором был я и от которого на меня, мальчика, исходили волны тепла и жизни.
Сейчас всё это казалось реальным, как если бы моя личность соединилась с мальчиком.
Я был ребёнком, но спутанные, неясные видения о другом плане, где я мысленно был со своим верным слугой по имени Гопал, казалось, проносились сквозь мой мозг, – то, должно быть, были видения – это реальность. Разве я не видел всё это время мать и отца, старого доктора и медсестру в нашем доме, наполненном детьми? Да, конечно, это и есть реальность.
Потом я слабо улыбнулся, на что доктор сказал:
– Невероятно, он ожил. Возможно, он будет жить.
Он чувствовал слабый пульс, восстановившееся дыхание и понял, что жизнеспособность вернулась к ребёнку. Но доктор не видел старого брамина в его иллюзорном теле, посылающего воздушные потоки жизни к телу мальчика, который в своих видениях был раджей с верным слугой по имени Гопал. Потом, во сне, я снова уснул. В моём сознании возникло ощущение падения…
Вздрогнув, я проснулся на циновке в своём дворце. Обернувшись чтобы найти слугу, я увидел его огорчение и страх за меня.
– Гопал, как долго я опять проспал?
– Сейчас утро, господин, я боялся, что вы отправились во владения Ямы и оставили своего Гопала здесь.
Нет, я не спал. Это действительность, это мои владения. Этот день прошёл, как обычно, за исключением того, что маленький мальчик из чужой страны был в моих мыслях весь день до вечера, когда я почувствовал себя более сонным, чем обычно. Я снова уснул и увидел сон.
То же место и тот же дом, только сейчас там было утро. Какой странный у меня сон, подумал я, когда доктор, вошедший вместе с моей матерью, склонился надо мной. Я услышал, как он мягко сказал:
– Да, он выздоровеет. Ночь была хорошая. Когда он начнёт ходить, возьмите его в деревню, там он сможет бегать по траве.
Он говорил, а я видел за ним фигуру чужестранца в тюрбане, похожего на браминов, чьи портреты мне попадались в книжках до болезни. Потом моё внимание рассеялось, и я сказал маме:
– Две ночи мне снился один и тот же сон. Мне снилось, что я – раджа, и что у меня есть преданный слуга, о котором я горюю, потому что очень люблю его, а так же потому, что это были только сны, и ничего этого нет.
Мама успокоила меня, сказав:
– Да, да, мой дорогой.
Этот день прошёл, как обычно проходят дни больных мальчиков. Рано вечером я быстро уснул мальчиком из моего сна в чужой стране и мне больше не снился сон о радже. Как и раньше казалось, что я падал, но потом проснулся на своей циновке, в моём дворце с сидящим рядом Гопалом. Прежде чем я поднялся, вошёл старый брамин и я попросил Гопала выйти.
– Рама, – сказал он, – тебе, мальчику, не будет сниться, что ты раджа, но ты должен знать, что каждую ночь, будучи спящим правителем, ты – бодрствующий мальчик в чужой стране. Хорошо исполняй свои обязанности, не пренебрегай ими. Пройдут годы, ибо никогда не останавливающаяся машина времени продолжает двигаться. Помни мои слова. И он вышел через открытую дверь.
Таким образом, я знал, что сны о больном мальчике из чужой страны были не просто снами, это были воспоминания, и я обречён каждую ночь одушевлять этого маленького ребёнка, по мнению его родных, вставшего из могилы. Но я знал, что долгие годы его разум не будет знать истинного себя, и всегда будет чувствовать себя странно в своём окружении. Потому что, без сомнения, я буду этим мальчиком внутри, а он – снаружи, и его друзья не будут понимать, что он исчезает, а другой занимает его место. Каждую ночь я – спящий раджа, слышавший слова мудрецов, буду превращаться в невежественного мальчика-иностранца, пока время и непрестанные усилия не научат меня жить одновременно в двух жизнях. Моя жизнь, жизнь юноши в этой чужой стране не будет нарушаться смутными снами о радже, как об отдельной силе. И всё же сначала, какой бы ужасной ни казалась эта мысль, всегда, когда я буду просыпаться на своей циновке, у меня будут ясные воспоминания, вначале казавшееся только снами, что я – правитель. Я буду точно знать, что пока верный слуга стережёт мою спящую форму, я маскируюсь во взятое взаймы тело, неуправляемое, как ветер. Таким образом, я – мальчик, буду счастливым, а я – правитель, – несчастным. Потом я должен привыкнуть к этой двойной жизни. Возможно, мой иностранный ум и привычки будут так сильно доминировать над мальчиком, что существование в его теле наполнится болью, оттого что внешний посредник полностью поглощён войной с внутренним мыслителем.