Фонарь. Черный.
Брат Хороний. Кто это такой?
Фонарь. Черный Чел — Шварценеггер.
Брат Хороний. Шутишь?
Фонарь отрицательно качает головой.
Брат Хороний. Кто из них? (Испытующе смотрит на окружающих.)
Их лица непроницаемы, не выражают ни жалости, ни сочувствия. Брат поворачивается к Фонарю и смотрит на его окровавленное лицо. Фонарь отрицательно качает головой.
Брат Хороний. Здесь такого нет.
Фонарь. Есть.
Брат Хороний. Кто?
Фонарь. Есть. Он везде.
Брат Хороний. Кто?
Фонарь. Его все боятся. И вам бы надо.
В этот момент появляется Брат Камиль.
Брат Камиль. Что случилось?
Брат Хороний. Кто-то порезал его лезвием…
Брат Камиль. Опять?
Брат Хороний. Что значит опять?
Затемнение.
Акт III
Трапезная. За столом сидят четверо монахов. В центре на стуле — побритый наголо Нацист, 17 лет, состояние здоровья хорошее, психическое состояние в норме. Братья просматривают его бумаги, задают краткие вопросы.
Брат Камиль. Ты сбежал из Пщинской колонии, да?
Нацист утвердительно кивает.
Брат Камиль. Это тогда случилось?
Нацист. Тогда еще нет.
Брат Камиль. А когда?
Нацист. Позже… гораздо позже…
Брат Хороний. Но зачем?
Нацист. Не знаю… я чувствовал, что должен ее убить. Я не видел другого выхода.
Брат Камиль. Ты хорошо ее знал?
Нацист. Магду?
Братья молчат, сверля взглядами парня. Тот ежится под их взглядами.
Нацист. Я жил с ней в одной комнате, а ее мать жила в другой. Она не сказала мне, что ей только четырнадцать, выглядела старше. Ее мать работала в библиотеке и никогда не лезла в наши дела.
Брат Павел. Вы жили вместе под одной крышей? Как одна семья?
Нацист. Ну нет. Мать у Магды была иногда очень, ну, такая, добрая. Лучше всего было в праздники. Супер, как в семье.
Брат Феликс. Вы ходили в костел? Молились?
Вопрос очень удивляет Нациста.
Нацист. Да вы что? Мы?
Братья молча смотрят на него. Он продолжает.
Нацист. Ну, мать ее, наверное, ходила в костел, потому что пропадала иногда, наверное, в костеле была.
Брат Камиль. И что дальше?
Нацист. После Нового года Магда меня взбесила. Ну, короче, оказалось, что у нее вши.
Брат Феликс. Что, что?
Нацист. Вши, ну, такая хрень в волосах.
Брат Павел. Где она их подцепила? (Молчание.) От тебя?
Нацист. Может быть, но я побрился наголо, а она не захотела. Мыла волосы керосином, денатуратом, так, блин, воняло. Я на стену лез.
Братья просматривают документацию, шокирующие снимки, пробуют смотреть на них отстраненно. Однако Брат Павел не выдерживает. Один из снимков он разглядывает более внимательно.
Нацист. Она стала огрызаться.
Брат Павел. У нее были татуировки?
Нацист. На плече я ей когда-то выжег сигаретой знак, что она меня любит.
Брат Павел. А эти шрамы?
Брат Феликс. Что?
Брат Павел. Ее чем-то порезали.
Брат Феликс морщится.
Нацист. Мы друг дружку резали… ну, как бы по любви…
Брат Камиль. Сильная была любовь.
Брат Хороний. Тогда почему ты ее убил?
Нацист. Я же говорю, она стала меня бесить. Я прямо отвращение чувствовал… надо было что-то делать.
Брат Хороний. Поэтому ты решил ее убить.
Нацист. Я не один, с друзьями. Мы ее били, а потом, когда она уже лежала опухшая и ничего не говорила, я ее спросил, какую смерть она выбирает: повесить ее, отравить, на кусочки порезать, сжечь или утопить?
Брат Павел. Вы хотели ее сжечь живьем?
Брат Феликс встает, поворачивается ко всем спиной и хочет выйти. Остальные молчат. Сидят минуту неподвижно, как бы ожидая чего-то.