Евгений Лукин
Теперь навсегда
С чем сравнить то ликование, когда осознаёшь, что ты можешь летать? А всю жизнь тебе врали: не можешь. Да и сам себе, получается, врал. Обидно… Впрочем, нет, не обидно — забавно. Радость настолько велика, что обиде некуда приткнуться.
Как в детстве на речке: барахтался-барахтался — и вдруг поплыл.
До чего просто! Одно лёгкое усилие (хотя тут ещё, оказывается, надо в такт попасть, иначе не получится) — и ты отрываешься от земли. Не намного. На какие-нибудь сантиметры. Но это не важно. Ты взлетел. Ты ни на что не опираешься. Ты в воздухе.
Осторожно, с некоторой даже опаской уходишь выше, выше… Под тобой степь, разбитая надвое широкой полосой асфальта. Шоссе. Яркие букашки машин пробегают под тобой — все в одну сторону. Встречных нет. И ты летишь за ними, сначала медленно, потом всё быстрей, ты уже обгоняешь их, разноцветные пятнышки начинают мелькать, становятся размытыми. Временами дорога делает поворот, и ты, разогнавшись, еле вписываешься в него — аж дух захватывает. Не то чтобы лететь строго над полотном имеет какой-либо смысл, но так гораздо интереснее.
Городок подкрадывается незаметно. Степь обрывается — внизу черепичные островерхие кровли. Замедляешь полёт, затем камнем идёшь к земле (причём, без малейшего страха) — и вот ты уже стоишь на брусчатке посреди крохотной площади. Солнечный день: то ли поздняя весна, то ли раннее лето. Старинное зданьице, узорчато сложенное из красного кирпича, крытое крыльцо, светлая металлическая табличка с витиеватой надписью. Людей довольно много — радостные, легко одетые, но, кажется, твоего появления никто не заметил. Поглядываешь на них с чувством весёлого превосходства: «Знали бы вы, каким образом я сюда попал…»
Надо, однако, как-то себя вести. Ты обращаешься к молодой прохожей, о чём-то спрашиваешь. Она улыбается в ответ и жестом предлагает следовать за ней.
Вы идёте лабиринтом тесных улочек, а вокруг почему-то тёмный южный вечер. Синевато-серый сумрак, глинобитные заборы, на потрескавшемся асфальте пошатываются тени ветвей.
Внезапно она вскрикивает и прижимается к тебе в испуге. Впереди то ли танцует, то ли бьётся в конвульсии похожее на кузнечика существо. В длину оно достигает полуметра и кажется металлическим. Да живое ли оно? Может быть, механизм? Прыжок — кувырок, прыжок — кувырок…
Зрелище пугающее и в то же время завораживающее.
Я всматриваюсь — и через несколько мгновений всё понимаю.
— Кузнечник! — в восторге кричу я. — Не бойся — это кузнечник! Погляди, какой он смешной!
Увлекаю тебя назад, к распахнутой настежь низкой двери. За ней — тускло освещённая будка сапожника, которой там раньше не было.
— Это ведь кузнечник? — с надеждой спрашиваю я.
Старый армянин поднимает голову и долго на нас смотрит.
— Да. Кузнечник… — гортанно отзывается он наконец.
Всё правильно. Как я мог забыть? У каждого настоящего сапожника есть свой кузнечник.
Осторожно, чтобы не спугнуть танцующее насекомое, мы сворачиваем в ещё более тесный переулок и вскоре оказываемся на пустыре. Вдалеке светлеет река.
Я вижу, тебе уже не страшно. Почему я столько лет думал, что ты умерла?
Мне хочется что-то для тебя сделать. И вспоминаю наконец: я ведь умею летать! Пытаюсь оторваться от земли, но от волнения никак не могу попасть в такт. Ты уже удивлённо поглядываешь на странные мои приседания, когда с превеликими усилиями мне удаётся взмыть на метр. Выше почему-то не получается. И чтобы позабавить тебя, я делаю вид, будто плыву по воздуху брассом…
А вы всё ещё ждёте, что сейчас последует фраза: «И тут я проснулся»? Не дождётесь. Не буду я просыпаться.
2014