Кендл хрипит.
(Против обыкновения довольно сильно взволнован) Это, вероятно, именно то, что мы ищем. Но почерк чужой! Кто-то дал тебе эту записку, чтобы ты знал, где твои ящики. Хорошо, отец, ты, наверное, хочешь отдохнуть… (Кладет записку на стол.)
Сиделка Петтон. Он очень устал, сэр Эдмунд.
Сэр Эдмунд. Простите, сестра. Я зайду попозже, отец. (Выходит.)
Кендл. Помогите мне повернуться.
Сиделка Петтон (помогая ему). На том боку неудобно?
Кендл. Дьявольски неудобно. Просто я не хотел разговаривать со своим сыном. Теперь мне надо поговорить с внучкой…
Сиделка Петтон (с сомнением). Боюсь, что мне не следует этого разрешать…
Кендл (резко перебивает ее). Но это же смешно! Если я в течение получаса мог выслушивать идиотские расспросы моего сына, значит, я могу несколько минут провести со своей внучкой. Ну вот, пришлите-ка ее ко мне, а сами побудьте внизу, выпейте чашку чаю, сыграйте там во что-нибудь – делайте что хотите. Идите…
Сиделка Петтон уходит. Кендл надевает очки, читает записку. Роется в бумажнике. Входит Фелисити.
Кендл. Что делает твой отец?
Фелисити. Названивает как сумасшедший по телефону.
Кендл. Он прочел вот эту записку. (Протягивает Фелисити записку.)
Фелисити. «Два ящика с картинами и рисунками отправлены Рубену Холмсу в Лонгстоун-Бридж».
Кендл. Рубен Холмс умер. Ты должна найти эти два ящика, Фелисити. Ты и этот… как его там зовут?
Фелисити. Стэн.
Кендл. Стэн. Хотя он, наверное, на работе…
Фелисити. Нет. Он ждет моего звонка.
Кендл. Сейчас же позвони ему, милая. Ты с ним уже виделась?
Фелисити. Да, ну и противный же он! Самодовольный, нахальный и грубый. Но я ему скажу, чтобы он немедленно приезжал. Ради тебя, дорогой. (Идет к дверям, но останавливается.) Тебе не очень утомительно и скучно было бы поговорить с отцом Стэна – мистером Бистоном? Они поссорились, потому что у Бистона невыносимый характер; он со всеми страшно груб, и это очень тяжело для Стэна и для его матери.
Кендл. Попроси его прийти сюда.
Фелисити. А вдруг он тебе нагрубит?
Кендл. Рискнем.
Фелисити выходит. Сразу же появляется сиделка Петтон.
Сиделка Петтон. Все эти приходы и уходы нам, знаете ли, не на пользу.
Кендл. Мне они на пользу – я забываю, что болен.
Сиделка Петтон. Но ведь на самом деле вы больны. И боюсь, сэру Джеффри не очень понравится ваш вид…
Кендл. А мне не нравится его вид. Ну, теперь идите и поиграйте еще немного…
Сиделка Петтон (возмущенно).Поиграть? Вы что думаете…
Стук в дверь. Бистон осторожно входит в комнату. Он угрюм и подозрителен.
Кендл. Вы мистер Бистон, да? Пожалуйста, сестра, оставьте нас вдвоем. Садитесь, мистер Бистон.
Сиделка Петтон выходит.
Бистон (неохотно садится). Не могу я здесь сидеть. У меня дел по горло. (Подозрительно смотрит на Кендла.)
Кендл (неожиданно ему улыбается, лицо его становится неотразимо привлекательным). Я знаю, что у вас много дел, мистер Бистон, и что последние два дня вам пришлось трудно. Никто, кроме меня, в этом не виноват. Я, кажется, превратился в глупого старика, который сам не знает, что с ним. А они делают из меня знаменитость и поднимают всю эту шумиху. Вы меня извините, мистер Бистон. Вы были так терпеливы, так добры…
Бистон (честный человек, несмотря на свои недостатки). Нет, неправда, мистер Кендл. Я был хуже, чем всегда, – никому не давал спуску, особенно жене.
Кендл (очень мягко). Почему вам так тяжело?
Бистон (совсем откровенно). Господи, я и сам не знаю, мистер Кендл, сэр. У меня хорошая жена, хороший сын, хотя он и не подозревает, что я считаю его хорошим. Торговля здесь тоже идет неплохо. Никто никогда не сделал мне ничего дурного. Но я не могу жить спокойно, меня так и гложет злоба, мистер Кендл, всю мою жизнь. Поэтому и на работе вышли неприятности, я тогда оставил службу и приехал сюда – думал, здесь будет лучше. Но я остался таким же, сам вижу, и это тяжелее всего. Иной раз я самого себя не выношу, а уж остальных и подавно.
Кендл. Когда-то и со мной было то же – много лет назад. Я сделал такое, чего не следовало делать, а потом, вместо того чтобы все поправить и простить себе, стал непримирим к себе, непримирим к другим. Друг мой, я не знаю и не хочу знать, что вы сделали плохого, но простите это себе. Забудьте о прошлом. Вам предстоит жить с Джорджем Бистоном, как мне все эти годы надо было жить с Саймоном Кендлом, – так не будьте к нему таким безжалостным. Многие люди слишком себя жалеют, но есть и такие – и вы принадлежите к их числу, – которые относятся к себе чересчур беспощадно. Скажите: «Бедный старый Джордж!» – а потом само собой получится: «Славный старый Джордж!» А? (Улыбается Бистону, который сидел задумавшись.)
Бистон (мы впервые видим, как он улыбается). Большое вам спасибо, мистер Кендл. Я попробую. Теперь скажите, что я могу для вас сделать?
Кендл. Вот что. Я здесь лежу совсем беспомощный, а мне очень, очень нужна помощь. От этого зависит судьба моих картин, имущество моей семьи, и в этом мне может помочь ваш сын Стэн. Но если он почувствует, что вам не по душе его визиты, всем будет трудно: и ему, и его матери, и мне… (Вопросительно смотрит на Бистона, который начинает хмуриться) Вы снова разжигаете в себе злобу. Чувствуете?
Бистон (усмехается и встает). Да.
Входит Гермиона. Она несет поднос с бульоном, тонкими ломтиками поджаренного хлеба и со своим стаканом виски.
Все будет в порядке, мистер Кендл. (Выходит.)
Гермиона (подходит к кровати и ставит поднос на постель или рядом с постелью. Разговаривая, берет свой стакан. Она уже выпила немного внизу). Я стащила поднос, как только эта чертова сиделка отвернулась. Не знаю, хочешь ли ты есть, но это приготовлено для тебя. Как ты себя чувствуешь, отец? Из разговоров Эдмунда с этим ханжой сэром Джеффри я ничего не могу понять. По их словам, ты не совсем нормальный или что-то в этом роде, но ведь все это выдумки, да? (Садится рядом с ним.)
Кендл. Вот уже тридцать лет, как мы с Эдмундом считаем друг друга не совсем нормальными. Он принадлежит к другой разновидности человеческого рода. И вот теперь эта другая разновидность побеждает.
Гермиона. А от меня тебе нет никакого проку, надо это признать. От меня теперь никому нет проку, даже Кеннету. Как было хорошо, когда он был маленький. А теперь Кеннет и его друзья ведут себя так, будто они свалились с другой планеты.
Кендл. Он здесь?
Гермиона. Да, пишет на чем попало свои непристойные песенки.
Пауза.
Кендл. Если я пошлю его в Лондон по важному делу, сможет он спокойно и разумно выполнить поручение?
Гермиона. Вероятно, я должна сказать: да, конечно. Но я ни разу в жизни тебе не лгала, отец, милый. Поэтому я могу сказать только одно: честное слово, не знаю.
Кендл. Лео Моргенштерн уже уехал?
Гермиона. Да, к какому-то знакомому коллекционеру. Мы с ним выпили, он только о тебе и говорит. И он прав, конечно, но почему эти прирожденные бизнесмены всегда так сентиментальны?
Кендл. Они обретают сердце только в часы, свободные от дел. (Закрывает глаза.)
Гермиона (минуту озабоченно смотрит на него, потом тихо). Отец, ты устал. Я не хочу тебя утомлять. Но что должен сделать Кеннет?