Мужчина шуточно зааплодировал:
- Браво, Веруня, браво, дай тебе бог того, о чём ты сейчас так умненько высказалась.
Вера набралась смелости и в свою очередь решилась задать свои вопросы симпатичной паре новых знакомых, отнёсшихся к ней столь доброжелательно:
- А вы едете в Израиль на готовое место, есть у кого остановиться и определённые планы на будущее?
Женщина вздохнула, а мужчина, посерьёзнев, чуть помедлив, ответил:
- Нет у нас, Верочка, ничего - ни планов, ни перспектив, как и надёжной поддержки нет, но надеемся на моих близких родственников, хотя бы на первое время, но , если судить по их письмам, то можно окончательно запутаться. Представляешь, написали в письме, чтобы мы обязательно взяли с собой клизму, грелку, банки, кухонный комбайн и музыкальный центр!
Мы решили с Людочкой, что мы в Израиле будем страдать от запоров и друг другу ставить клизмы под группу 'Любэ' - 'Атас, эй, веселей, рабочий класс!'.
От шутки мужчины никто не засмеялся.
- Ах, давай не будем заранее оплакивать судьбу, моя юная почитательница авторской песни, давай я лучше тебе начитаю по памяти ещё один текст, актуальный для нашего положения беженцев от хорошего к лучшему.
- О, я с превеликой радостью, в первом же своём письме эти стихи пошлю маме с папой.
- Ну, ты хочешь сделать из меня мировую знаменитость, благодарю, - мужчина засмеялся, но в его голосе слышалась неприкрытая грусть. - Пиши, девочка:
Пройдя таможенный досмотр...
Пройдя таможенный досмотр,
И здесь не свой, и там чужой.
Оставил как-то, да не что-то,
Но я не смог вас взять с собой.
Перегородка разорвала
Объятий наших тесный круг.
Прощайте, милые, родные,
Прощай и ты, мой верный друг.
Прощайте, люди, не корите.
Поспорить я решил с судьбой.
Прошу почаще вести шлите.
А дальше будет бог судьёй.
Дописав последнее слово текста песни, которая в зале ожидания в аэропорту буквально разорвала душу ей и провожающим её родителям, она несмело спросила:
- В Ваших песнях столько боли от расставания с Родиной, что невольно напрашивается вопрос - неужели вы так плохо жили в Беларуси, что вынуждены покинуть столь милые сердцу места и дорогих людей?
Рядом сидящий с ней мужчина, которому в принципе и адресовался этот вопрос, прежде чем ответить, взял в руки ладонь жены и нежно поцеловал, а затем уже повернулся к Вере:
- Это самый сложный вопрос, какой только можно было нам задать. Ещё четыре года назад мы бы легко, не задумываясь, однозначно ответили 'да', потому что жили в очень в тесных жилищных условиях. Представляешь, - впятером в однокомнатной квартире с тремя подрастающими детьми. Ты правильно недоумеваешь, видя рядом с нами только двух девочек. Третья, самая старшая, вышла два года назад замуж, родила нам любимую внучку и в последний момент передумала ехать вместе с нами в Израиль, о чём она скоро, вероятно, пожалеет, и от чего нам теперь придётся, по всей видимости, страдать всю жизнь.
Но суть твоего вопроса заключалась не совсем в этом. Так вот, у нас уже была отличная обустроенная квартира и в ней всё, что требуется, и даже больше того. Мы работали и получали нормальную зарплату, да плюс мне платили пенсию. В суматошной этой жизни не растерялись, приспособились и, совершая лёгкий шахер-махер, имели немалые побочные доходы.
Я недавно стал лауреатом бардовской песни, и меня иногда стали приглашать выступать в заводских клубах, на туристических слётах и на более крупных сценах, не считая того, что часто ещё пел под водочку в кругу друзей и знакомых.
Ай, что я сейчас буду тебе перечислять всё хорошее, что нас окружало, а вот сорвались с места, а почему, и сам толком тебе не отвечу. Может быть, романтика и то, что я с детства хотел уехать на свою историческую Родину. Может быть, это тоска по моим близким, раньше покинувшим нашу страну. А может быть (по крайней мере, мы так успокаиваем свои сердца), наш отъезд связан с тем, что в стране исхода мы не видим перспектив для будущего дочерей, а также для своей достойной старости.
Что из этого возобладает, покажет будущее, а пока я тебе лучше надиктую ещё один текст песни:
Я вернусь...
Я хочу возвратиться обратно, ещё не уехав,
На колени на землю упасть и в слезах целовать,
По которой ходил я пешком и в транспорте ездил... -
Почему уезжаю, и сам я не в силах понять, -
От людей, с кем сроднился я сложной, но общей судьбою,
С кем язык материнский с рожденья с любовью впитал... -
Вы, друзья, не судите, себе сам я буду судьёю,
Пожелайте мне счастье, его вам всегда я желал.
Не предам я забвенью совместно прожитые годы,
Не последней пусть будет прощальная песня моя,
Нынче проводы наши, а ждут встреч счастливые слёзы,
А пока от грядущей разлуки на сердце тоска.
Я вернусь, вы попарите в баньке берёзой хмельною,
Я спою-расскажу, что ещё не успел, не сказал... -
Вы, друзья, не судите, себе сам я буду судьёю,
Пожелайте мне счастья, его вам всегда я желал...
Вера уже давно записала в блокнот последнее слово тронувшей до глубины души песни и почему-то не смела нарушить неожиданно возникшую тишину. Она достала из кармана куртки носовой платочек и промокнула им обильно выступившие на глазах слёзы. При этом обратила внимание на то, что жена барда уткнулась в воротник своего свитера и тоже беззвучно плачет.
Взглянув на свои ручные часики, Вера отметила, что уже шёл одиннадцатый час вечера. Скоро, очень скоро их лайнер совершит посадку на аэродроме в Израиле. В салоне самолёта стояла относительная тишина. Уставшие расстроенные люди или пребывали в состоянии дремоты, или, прикрыв глаза, анализировали всё произошедшее с ними за последнее время. Кое-где тихо переговаривались, кто-то громко с присвистом храпел, казалось бы, обычный рейс самолёта с обычными пассажирами, а не массовый исход людей в другую страну по национальному принципу.
Вдруг раздались характерные звуки включаемого микрофона, а через несколько секунд раздался чуть хрипловатый голос стюардессы, сообщавшей что-то на английском языке, для большинства пассажиров совершенно незнакомом или мало понятном.
Вокруг сразу же началось движение и шумная суматоха. Жена барда взглянула на Веру:
- Может, ты хоть что-нибудь поняла из этой белиберды, что она наплела здесь?
- У меня с английским тоже не очень хорошо, в рамках нашей школьной программы не очень овладеешь, но я последний год по наставлению отца немного сама для себя занималась.
- Так чего она наговорила?
- Как я поняла, через полчаса мы прибудем на место, нам надо привести кресла в первоначальное положение и пристегнуть ремни.
Ах да, она объявила, что в Израиле сейчас двадцать шесть градусов выше ноля...
- Сколько, сколько, одуреть, и это пятнадцатого октября!
Мужчина счастливо улыбался:
- Девчонки, слышали, какая нас ждёт в Израиле теплынь, я же вам обещал, что ещё в этом году покупаемся в море.
Проснувшиеся девочки весело обсуждали новость и радовались, что тяжёлый полёт скоро завершится, и они попадут в рай, о котором младшей из сестёр в воскресной еврейской школе преподаватели прожужжали все уши. Да и гости из земли обетованной, посещавшие их занятия, рисовали страну предков в розовом свете.
Прошло ещё несколько минут, и самолёт приступил к снижению. Об этом было не трудно догадаться, потому что опять начало закладывать уши, и организм раз за разом стал проваливаться будто бы в пропасть, да ещё душа заныла тоской в страхе от близкой пугающей неизвестности.