Ладно, сколько можно копаться в себе, никому ничего плохого она не сделала, старалась быть покладистой и справедливой, никого не обманула, никому не подложила свинью, а вот с Галем вышло всё не очень хорошо, надо было всё же закончить их разговор и расставить всё по своим местам — кто он для неё и, кто она ему, а потом уже делать выводы — резать по живому или смириться, а так, ни то, ни сё и улетает из Израиля в Беларусь не с радостью, а с тяжёлым сердцем.
Стюардессы скомандовали пристегнуть ремни, идём на посадку, и Вера вспомнила ещё одну песню своего любимого барда Олега Фрейдмана:
Душой и песней я с тобой сольюсь
Край издавна воспетый синеоким.
Издалека прими поклон и строки:
Привет, моя родная Беларусь…
Плыву к тебе на север в облаках.
Снежинкой упаду на лапку ели.
Закружат в танце вьюги и метели,
Весной капель на звонких каблуках…
Из родника с журчанием прольюсь,
И ручейком сбегу к озёрной глади.
В ней солнце отраженье неба гладит —
Воспета синеокой Беларусь…
Глава 18
Самолёт приземлился в назначенное время и Вера вместе с другими пассажирами, по длинной соединяющей со зданием аэропорта трубе, вышла в знакомое помещение.
Всё здесь по-прежнему было серым — стены, потолок, полы, кабинки чиновников и их хмурые лица.
С первых минут пребывания на Родине, начались не предвиденные трудности.
Вначале потребовали какую-то декларацию, с заполнением оной с помощью доброжелательного пассажира девушка всё же справилась.
Затем понадобилось оплатить медицинскую страховку.
Вера не стала ничего доказывать, как это делали другие, убеждая местных чиновников, что подобную они уже оплатили в Израиле, а спокойно выдала за эту бумажку шесть долларов.
На паспортном контроле молодой человек с неподобающем для его возраста серьёзным лицом, тщательно изучал её даркон — международный паспорт, который она заранее себе выправила по настоянию Наташи, утверждающей, что они в ближайшее время обязаны вместе посетить загнивающую Европу.
С непонятной брезгливостью на лице, пограничник предупредил Веру, что она должна в течение первых трёх дней временно приписаться в ближайшем от места её жительства отделении милиции.
Казалось бы, все препоны уже позади, получи обратно документы, ухвати в руку тяжелейшую ручную кладь и двигай в багажное отделение за дорожной сумкой, но не тут-то было.
— Гражданка Петрова, приношу свои извинения, но, хочу поинтересоваться, что это такое?
Молодой человек с изумлением на лице перебирал в руках, лежащие сверху в ручной клади плоды манго.
— Вы, что не осведомлены, что ввозить в нашу страну продукты без сертификата ни в коем случае нельзя.
Мне придётся составить акт и изъять незаконно доставленные в Беларусь продукты.
У Веры заныло сердце — вслед за манго изымут и киви, и авокадо и мало ли к чему ещё прицепится этот верный своей Родине служака.
Девушка мило улыбнулась.
— А ты, угощайся, это очень вкусно, вот, держи этот плод с красненьким бочком, он уже поспел, его хоть сейчас употребляй.
Вера всё это говорила скороговоркой, а сама, как её учила соседка по самолёту, затолкала в ладонь парню двадцатидолларовую купюру.
Зелёная бумажка, как и крупный плод манго мгновенно исчезли от посторонних глаз.
— Гражданка Петрова, всё в порядке, закрывайте плотно свою сумку и проходите, мы с вами создаём очередь.
Успокоившись, мысленно похвалив себя за смекалку, за пройденный пограничный досмотр, оказавшись в неуютном большом помещении, стала машинально искать глазами коляску, чтобы взгромоздить на неё неподъёмную ручную кладь и поехать забирать из багажного отделения свою походную сумку.
Никаких колясок в поле зрения не попало, и она следом за другими пассажирами двинулась, волоча сумку, то и дело, меняя руку и останавливаясь передохнуть.
Ну, наконец, и багажное отделение.
Боже мой, что там творилось!
В узкую решётчатую дверь протискивались люди и вступали в бой с другими пассажирами, которые растерянно лазили по огромной куче сумок и чемоданов, сваленных, как попало.
Вера оглянулась, недалеко от неё стояла растерянная пожилая женщина и хваталась, то за сердце, то за голову.
Девушка подошла к ней.
— Простите, давайте поможем друг другу — вы покараулите мою сумку, а я добуду для нас коляски и постараюсь проникнуть в этот бедлам и отыскать наш багаж.
— Девочка, разве я могу быть против, мне сам бог тебя послал, иди, иди, моя миленькая, я покараулю твою сумочку и дождусь тебя, куда мне деться.
Я одинокая старая женщина, меня должна встречать Бася, моя старшая сестра, мы с ней не виделись уже два года…
— Простите, вы мне потом дорасскажете вашу интересную историю, а то если не подсуечусь, нам придётся здесь торчать до ночи, с вашего позволения, я побегу за колясками, только скажите вашу фамилию и, как выглядит ваш багаж.
К большому удивлению девушки, ей пришлось заплатить по доллару за каждую коляску.
Не велики деньги, но если её будут так и дальше доить, то той тысячи долларов, что она взяла с собой явно не хватит на всё время пребывания в Минске.
Полазив вместе с другими чертыхающимися и матерящимися пассажирами по горе разнокалиберного багажа, Вера, тоже вспомнила фольклор, бормоча под нос ругательства, и, в конце концов, отыскала чемодан Блюмы Розенталь и сумку Веры Петровой.
Выйдя из аэропорта в холодный сентябрьский вечер, вздохнула полной грудью чистый и родной воздух, вот она и дома.
Огляделась, возле остановки маршрутного такси собиралась толпа.
Подошла и поинтересовалась ценой, перевела белорусские рубли на доллары, удивилась, всего пять баксов.
Продвинулась к веренице такси, тут ломили, не задумываясь, пятьдесят.
Застряла посередине, не зная на что решиться, если бы не тяжёлый багаж, не задумываясь поехала на маршрутке, а так…
— Девушка, за двадцать поедешь?
Над ней склонился мужчина среднего возраста, впрочем, у него было всё среднее — рост, комплекция и невыразительное лицо.
— Частник?
— Да. А чем не устраиваю?
— Говорят опасно одной девушке ездить на частном извозе, мало ли, кто попадётся, хотя я могу за себя постоять.
Мужчина рассмеялся.
— Идём, давай поднесу твои сумки. У вас все в Израиле становятся такими героями?
Вера улыбнулась.
— Все, нам по-другому нельзя.
— Ты, чего туда, в свои сумки наложила? Приехала, что ли, подкармливать голодную белорусскую родню?
— А, что, голодно?
Мужчина определяя сумки в багажник старенького жигуля, прокряхтел:
— Нет, не голодно, но очень бедненько.
С голоду, конечно, не пухнем, разносолами себя не балуем, но сносно покушать ещё можем.
Донашиваем одежду, приобретённую в годы Советской власти, как и пользуемся вещами того же периода.
Мало кому доступны, появившиеся на базарах импортные товары и деликатесы.
Живём в основном с огорода и левых приработков, но ведь не у всех есть то и другое.
Машина легко покрывала сорокакилометровое расстояние между аэропортом и городом, Вера с интересом слушала словоохотливого и приятного собеседника.
— Вот, посмотри в окно, какая красотища, у нас ведь наступило бабе лето, днём иногда до двадцати двух градусов тепла доходит.