Писал другой, а жил совсем одинСогнувшийся, мыл голову над ваннойВанильный был один, другой лимонныйЧинил замок, вычитывал статьиГде раньше был ребра его сатинПанбархат щек и шелк его предплечья
Писал один, а жил совсем одинПисал другой, а жил вообще другойПанбархат щелк и шок его предплечьяОн с кубиком ложился на диванИ мчался бесконечный караванНаружу перевернутой рекоюСтупень вторая алою былаСтупень шестая бабочкой былаУдар весла был взмах уже крылаОпять в удар весла перетекая
Он забывал, как вместе раньше плылЛетел, бежал и потерялся где-тоГде был замок, где из под крана билКоньяк и ромЛуна и первый громИ где другой один лежал одетыйКаракулевым огненным бедромКоленом драповым, атласным голым нёбомОрганзовым оранжевым огром
Д. Д.
Он пьет и пьет, берет лимон и пьетЛимон и пьет, и блюдце опустелоОн пишет книги, он их издаетДушой речист и положил на тело
Он две недели в свет не выходилЛишь кто-то вспомнил через две неделиКрутился мир, пока он спал в постелиЗачем он столько книжек затвердил
– А сумка с ти’ажом за га’ажом.Он нахохмил и мы ему поржёмОн поздно шел, а пили не боржомиОн падал, он ошибся этажом
Он шкаф открыл, а там станки станки
И мы прямолинейны, но тонки– Ты все донес и часом ты не болен? –Вопрос готовим, набирая номер
Но он не отвечает на звонки
«Трубка, прости, я не могу тебя снять…»
Трубка, прости, я не могу тебя снятьВон, глядь, мой любимый пошелМой пустоглазый, глядьПереступает ногами сердце мое отнять
Сердце мое распять, разбить и разъятьПереступает ногами все у меня отобратьПрости, телефон, я сейчас не могу тебя взятьВон пошел мой любимый, глядь
А я вот, брат, думаю, кому ты ваще, брат, наденЕсли тебе от рожденья, брат, человечий язык не даденЕсли вечно зелен черный твой виноградВот что волнует, брат
Переступает ногами, глядь, и что с тобой делать, братПустой, как кружок, загадочный, как квадратМожет, отвесить тебеИли как-то еще отметить?– Что распинаешься, говоритЯ, похоже, и сам не рад
Извини, звонок, я никак не могу на тебя ответить.
«Когда разуваешь глаза, то истина начинает слепить…»
Когда разуваешь глаза, то истина начинает слепить:Если не произносить слова «деньги», то любовь реально купить,С мамой нельзя договориться, но можно общаться на ее языке,Думать о том, как ты изменился – не лучше, чем плакать о пролитом молоке
Лишний вес и секущиеся концы – это тоже ты,А вот той, с ногами до неба, никогда тобою не стать,Темнота темнее, если пришел из света, свет больней, если вышел из темноты,Если в доме живут коты, то можно ни с кем не спать
У тебя нет другого тебя, чтобы им управлять и жить,Не злословить и не судить – так же просто, как вылечить рак,Не продашь кошель – будет нечего в него положить,Тот, кого ты любила все эти годы – дурак.
«…что б ни попало в невод…»
«…что б ни попало в неводсебе оставь одно:под каждым дном есть небонад каждым небом дно»
И вот онаOn such a winter’s dayЗабрасывает в сетьСвой неводСканирующий небо для нееОпределяющий по звездамЧто через восемь днейПрочертит самолет дугуТуда, где кнопки нет«хочу, но не могу»Там двери золотыеТам ждет святой францискТам сны сбываютсяOn such a winner’s dayОна решается и делает свой выборИ нажимает«ДА»
…но соляным столпом становится виндаи сыпется, как пепелжесткий диск.
«Все опостылело, обрыдло…»
Все опостылело, обрыдлоВчера ел банками повидлоСегодня трюфель сунул в рот –И лепишь галочку в блокнот
С последней птичкою блокнотаСадишься вежливо в углуСтола, где чествуют кого-тоИ ты пришелся ко столу
У угощений есть названьяНо нет восторга узнаваньяИ беден вкус и незнакомУ блюда с русским языком
На все вчерашние загадкиВнизу за скобками отгадкиИ чем яснее и позднейОни преснее и постней