Маги не просто завывали. Они создавали область, насыщенную магией с центром где я и где котёл. А я пытался дотянуться через Воскрешающий Камень до жертв Освенцима. Естественно, не получалось — камнем я мог вызывать только тех, кого убил я или Том, и почему-то его мать. Но это и не требовалось.
В золотом котле варилось зелье. Зелье, в состав которого вошло много чего, включая яд Василиска из Тайной Комнаты Салазара. Сейчас оно было чёрным, как уголь.
— Плоть предателя! — сказал я, засыпая в котёл ингредиент и щедро делясь с зельем своей магией.
В зелье упало обгоревшее, слегка разложившиеся, но узнаваемое тело Питера Петтигрю.
Несмотря на то, что в котёл упало тело человека, объём зелья не изменился, да и брызг не было. Однако я почувствовал, как взбурлила магия, зелье резко изменило температуру и стало кроваво-красным.
— Плоть слуги! — приказал я.
За плоть слуги в своё время чуть не возникла драка между Барти и Беллатрисой. Но они уже нужны для другого.
Подумав, я выбрал Эдварда Лестрейнджа — он, в отличие от них, человек с головой. После тщательного сопоставления мы поняли — сгодится любая плоть, и не обязательно много, хотя от ногтей и волос толку не будет. Сейчас я наблюдал, как Эдвард срезает себе мизинец ноги и кидает его в котёл, делясь с зельем магией. Чтобы не ошибиться, он вбухал туда сразу весь свой резерв. Зелье вскипело, став оранжевым. Сложно, очень сложно было сварить зелье такого уровня, допускающее вмешательство посторонних, но ведь всех живых участников ритуала объединяет Чёрная Метка!
Теперь сыграем на контрастах.
В зелье рухнуло тело Розье. Не всё, но большая часть. Я всем найду применение.
Со стороны казалось, что ещё один слуга отправился помочь господину, даже после смерти.
Всё правильно, Себастиан Розье не предатель. Да, он пошёл против меня. Да, он учудил такое, что я чуть не умер. Да, он оказался крысой, что подставила меня, себя и всю организацию.
Но с другой стороны Себастиан Розье был моим слугой и никогда не предавал то, во что верил, прямо как в балладе про вересковый мёд. Любителей чистой крови у меня достаточно. Тот же Люциус Малфой. Но если бы он родился магглорождённым — выступал бы за равенство и братство. А если бы ливийским магглом — за снятие квот на миграцию в Европейский Союз и увеличение пособий. Где выгода, там и правда, таким людям как Малфой просто в голову не может придти, что, если инстинкт самосохранения приходит в конфликт с принципами, можно пожертвовать инстинктом самосохранения.
Контраст живой верный — мертвый неверный сработал. Зелье сначала вскипело, затем покрылось коркой льда, после чего лёд растаял и оно стало жёлтым, как одуванчик.
— Кость отца и деда!
Повинуясь взмаху моей палочки, в котёл ринулись кости Тома Реддла и Марволо Гонта.
Я так и не придумал как качественно заменить кость отца. А тот мне доверия не внушал — слишком мало магии в его теле. Другое дело Марволо — какой-никакой маг. Зелье мгновенно стало зелёным, как Убивающее Заклятие.
Настало время трёх заходов с магией крови.
Сейчас мог быть один из самых смешных моментов. Жаль все в форме и масках, и я не смог бы запечатлеть эти их лица в своей памяти.
Чтобы не было конфуза, я поставил звукопоглощаюшие чары — дальше нас звук не уйдёт. И чары искажения мимики, чтобы никто не прочитал по губам.
К котлу подошли Барти-Младший и Беллатриса и пустили себе кровь.
— Кровь любящих тебя!
Зелье стало менять цвет, быстро став голубым. Барти и Белла отошли от котла.
Я сплю с Беллатрисой, и она меня любит. С Барти я не сплю, и он тоже меня любит, хотя и по-другому. Причем я не понимаю почему.
Народ не в курсе развода у Рудольфуса с Беллатрисой. И мне безразлично, что они там напридумывают себе. Но это шоу себя бы не окупило — столь сильно изменившийся Лорд бросался бы в глаза. Чем меньше диссонанса в голове слуг, тем лучше. Можно было перечислять ингредиенты и про себя, но тут и так огромная сложность, не к чему усложнять дальше.
Когда Беллатриса и Крауч отошли, а я остался под Искажающими Чарами один, я сказал:
— Родная Кровь! — ни к чему никому лишнему знать, что у меня есть потомок.
В зелье опять потекла кровь, содержимое котла стало синим.
Сняв поглощающие звук и искажающие мимику лица заклинания, чтобы никто не прочитал по губам, я подал условный сигнал. Ко мне притащили лежащего на какой-то плите с рунами связанного и скованного Барти-Крауча старшего.
Зелье кипело, а я начал говорить.