Выбрать главу

— Это безопасно. Я всё предусмотрел.

— Да-да, конечно, я очень ценю всё, что ты сделал! — воскликнула она по-прежнему на змеином. — Не могу я здесь оставаться. Это плохо кончится.

Редкостная догадливость. Элисон уже завалил меня сообщениями — всё идёт ещё хуже, чем я думал. Энергия необъяснимой природы накапливается в компенсаторах, и скоро рванёт. Меропа не принадлежит этому времени, и её стремительно хочет затянуть назад. Серьёзность ситуации показательна: Элисон уже в самом глубоком бункере. А что? Это на флоте капитан гибнет вместе с кораблём, у нас не так. Элисон — сама преданность, пока его умирать не заставляют.

— Не знаю, что у вас происходит, Повелитель, — сообщил он мне. — Надеюсь, вы вытащили из прошлого Мерлина и пытаете его, чтобы узнать его секреты. Но надо заканчивать поскорее.

С Мерлином идея плохая: я точно не знаю, где он и как умер, он сам великий маг и историческая личность. А Меропа… Тем более я ничего не планирую менять…

— Неужели ты не хочешь увидеть внуков? — спросил я.

— Ещё как хочу! Но я знаю, это не для меня. На меня навалится груда ощущений, которые моё сердце не сможет вместить.

— Мам, я очень не хотел тебе говорить… Я надеялся, что не придётся, что в этом не будет нужды. Но ты не оставляешь мне выбора.

Я сотворил новое заклятие, которое показало новую картинку. Могилу Меропы я уже разграбил, но сделать новую — ничего сложного.

Женщина протянула руку к иллюзии, и рука провалилась сквозь картинку.

Кладбище лежало перед нами в ярком свете осеннего полудня. На картине выросла мрачная гранитная глыба — она растёт, близится, заполняет всё, уже ничего больше не видно. Она читает надпись на английском один раз, другой, третий. Меропа Гонт. И дата её рождения, и дата смерти 31 декабря 1926 года.

— Убери это, — тихо просят меня.

Я убираю картинку.

— Прости, мама.

— Я чувствовала, что всё к этому шло.

— Тогда ты больше не проснулась, — ответил я. — Ты умерла 31 декабря 1926 года. Я рос в приюте.

— Прости меня, Том.

— Я тебя ни в чём не виню. Но ты могла ещё столько сделать!

Она глухо зарыдала.

— Понимаешь, мы с твоим отцом, — начала она.

— Я всё знаю. Он тоже вскоре умер.

Рыдания усилились.

— Перестань, — осадил я. — Слушай. Выслушай меня. Ты ещё жива — так? Здесь, сейчас ты жива? Ты дышишь и чувствуешь, верно?

Она молча кивнула.

— Так вот… — В темноте я подался вперёд. — Я перенёс тебя сюда. Мама, я даю тебе еще одну возможность. Лишний месяц или около того. Думаешь, я тебя не оплакивал? Я искал тебя, а потом увидел надгробный камень, который поставил Морфин, и подумал — тебя не стало! Эта мысль меня просто убила, поверь. Просто убила! Я не жалел денег и сил, лишь бы найти какой-то путь к тебе. Ты получила отсрочку — правда, короткую, очень короткую. Нынешний глава Отдела Тайн говорит, если очень повезёт, мы сумеем продержать каналы Времени открытыми два месяца. Он будет держать их для тебя два месяца, но не дольше. Ты нужна нам, живущим, ты нам очень-очень нужна.

— Мне трудно понять, что ты для меня сделал, — сообщили мне. Комнату медленно заполнил свет. Но не мой. — Ты даёшь мне еще немного времени, а время мне всего дороже и нужней, оно мне враг, и отблагодарить тебя, видно, не могу никаким способом. — Она запнулась. — А когда время пройдёт? Что тогда?

— Вернёшься в больницу, мам, в 1926 год.

— Иначе нельзя?

— Мы не можем изменить Время. Мы взяли тебя только на миг. И вернём тебя на больничную койку в тот же миг после того, как забрали. Таким образом, мы ничего не нарушим. Всё это уже история. Тем, что ты живешь сейчас с нами, в будущем, ты нам не повредишь. Но если ты откажешься вернуться, ты повредишь прошлому, а значит, и будущему, многое перевернётся, будет хаос.

— Два месяца, — сказала она.

Она говорила мне о своей жизни. О вечной осени. Говорила о пустынном мраке, об одиночестве, о том, как мал никому не нужный человек. Говорила о вечной, но растоптанной любви. И ещё — о своём новорождённом сыне, и какой он на ощупь, и о чувстве высокой судьбы, о неистовом восторге, с каким наконец-то хочется жить, оставляя позади все прежние печали. Она говорила и говорила, минут сорок, до хрипоты.

Пора. Я симулировал, что что-то пошло не так. Комнату тряхнуло.

— Мам, что-то пошло не так. И у нас теперь намного меньше времени.

— Мне плевать, что случилось, как и почему, — возразила Меропа. — Я знаю одно: я остаюсь!

— Мне тут сообщили, что скоро всё нехило рванёт и тебя при любом раскладе затащит назад, — ну не совсем скоро.