*
Меня бесили Белла и ее страдания. Затянутые, словно показные. Ее невинное выражение лица, как у бедной овечки, ее детский взгляд на мир, ее всепрощение. Меня бесило в ней все. Абсолютно! И какого … Аро выдумал, чтобы за ней присматривал именно я? Это же сущее наказание! Слушать ее нытье и смотреть на ее грустное, отстраненно-печальное выражение лица. Она вела себя так, словно ей должен весь мир. И, я признаюсь, да, пожалуй, я спровоцировал ее намеренно. Специально. Я хотел ударить побольней, чтоб она очнулась, наконец!
Это не было моей идеей, вынашиваемой долгими бессонными вампирским ночами, но столкнувшись с ее яростью, направленной на меня, я вдруг откровенно разозлился. Моя невинная шутка оказалась воспринята девчонкой как личное оскорбление, а затем, пошло, дальше – больше. И монстром меня назвали, и Каллена от меня защитили на словесной дуэли. А меня просто бесит то, как она его любит, как она им дорожит, как она защищает его даже в своих мыслях. Бесит, что она не может раскрыть глаза и узреть правду даже теперь, когда оказалась в суровом мире бессмертных существ. Нет, она все еще цепляется за свою ничем не мотивированную подростковую влюбленность! Любит там он ее – не любит, да плевать! Он бросил ее, оставил одну, хотя клялся в обратном. Разве можно ему верить!? Как теперь она может любить его, как она может его защищать, набрасываясь на меня, сравнивая меня с этим ничтожеством? Да что там, сравнивая… Ха, в ее системе ценностей подонок Каллен стоит гораздо выше меня - того, кто искренне пытался помочь ей из жалости, обычной человеческой жалости.
Ну, ничего, я покажу ей, просто из принципа, что мир вампиров не так прост, как она читала в книжках или ей рассказали Каллены. Я открою ей глаза на эту лицемерную семейку вегетарианцев, на мир, может, что и выйдет из девчонки. По крайней мере, хоть одно положительное качество в ней есть – она верная.
- Амелия? Мне нужна твоя помощь, - говорю в телефонную трубку, пока не передумал.
- Ты проницательна. Да, девчонка в розовом тумане, наивная дурочка. Льет слезы и истерит. Меня от нее выворачивает. Боюсь, потеряю аппетит, и получится, что туристы пришли зря, - мрачно усмехаясь, хотя нутром чую, что уже перегибаю палку.
Дамское «фи» в ответ немного отрезвляет.
- Нет, не явно. Это должен быть…
- Нет, не несчастный случай. Ни за что! Я просто хочу рассказать ей правду.
- Уверен.
- Я не думаю. Если с Аро возникнут трудности, я об этом позабочусь.
Вот и все. Готовься, Белла Свон, реальность настигнет тебя, хочешь ты того, или нет!
Ох, ну как же она меня все-таки бесит!
Глупая овечка!
*
Деметрий был зол. Белла Свон его безмерно выводила из себя. Для вампира, разменявшего пятое столетие, он оказался чрезвычайно недогадлив, забыв спросить самого себя, а какое, собственно, ему дело до девчонки и ее страданий?
Комментарий к Глава 4. “Поступки”.
========== Глава 5. “Амелия, или …” ==========
Спустя неделю я перестала ненавидеть Деметрия. Он, конечно, та еще сволочь, но, наверное, в чем-то он был прав. Я разрывалась от противоборствующих чувств. Мне хотелось и плакать, и смеяться, и поблагодарить заносчивого вампира, и сжечь его на костре. Это было ужасно.
Еще ужаснее был тот факт, что я теперь приближалась к осознанию его правоты, при этом прекрасно понимая, что не хочу этого. Ну, не нужна мне была горькая правда! Было проще сидеть и думать об Эдварде как о небожителе, о чуде, луче солнца в моей убогой жизни. Осознание, что и у него водились грешки, стало для меня почти ударом. Моя выстроенная жизнь начала рушиться именно в этот момент, причем с самого центра – непоколебимого и прекрасного Эдварда Каллена. Для меня больше не было опоры, я ее не находила, пыталась уцепиться за старое, хоть и понимала, что толку от этого не будет. Я уже осознала, что Эдвард – не нечто сказочное и прекрасное, а человек (вампир, но в данном случае это не имеет значения), обычный человек, который живет и делает ошибки, совершает глупости, страдает и радуется, как все. Он не идеал, а такой же, как все.
Я поступила глупо, попав под его очарование, но могла ли я сопротивляться ему? Наверное, на тот момент нет, раз случилось так, как случилось.
Но теперь я увидела, наконец, настоящего Эдварда. Он по-прежнему был прекрасен, умен и добр. Но любила ли я его, его душу, его недостатки? Это ужасно, может быть, но, наверное, нет. Это была больная любовь. Обоюдно больная. Не только я возводила его на пьедестал, но и он меня. Он думал обо мне гораздо лучше, чем я есть, боготворил мою человечность, мою хрупкость и смертность. Но было ли это правильно, не потерял бы он интерес ко мне потом, сложись все иначе? И я понимаю, что такой вариант вполне возможен. Ведь, если он оставил меня однажды, то, вполне вероятно, что оставил бы меня и впоследствии. И мне вновь было бы больно, обидно и одиноко.
А еще, я осознала, наконец, что Эдвард, хоть и пытался спасти мою душу, но совершил по отношению ко мне огромную ошибку. Он не задумался обо мне, о том, что со мной могут сделать Вольтури, о том, что может вернуться Виктория, о том, что я буду чувствовать. Эдвард не понял, что, бросая меня, он в какой-то степени уже уничтожил что-то в моей душе. Если бы Вольтури не нашли меня, кто знает, что стало бы со мной? Кто защитил бы меня от Виктории? Как бы я прожила свою человеческую жизнь? Если честно, ни в одном из этих случаев я не вижу сейчас благополучного исхода.
И вот на этом моменте я пришла к тому, что, кажется, мне повезло быть найденной Деметрием и Джейн. Я не знаю, как и откуда они вообще узнали о моем существовании, о том, что я могу сопротивляться вампирским дарам, о том, что я знала Калленов, - все это, быть может, уже не так важно. Гораздо важнее тот факт, что Деметрий оказался прав: мне повезло, я не только остаюсь жива, но и получаю нереальный шанс начать новую жизнь. Моя прошлая жизнь окончена. Наверное, можно даже считать, что Эдвард своим предательством убил меня. Физически. Он покончил с тем, что у меня оставалось, потому что забрал у меня все, что представляло для меня смысл. Я умерла тогда.
Не важно, как и когда конкретно меня положили бы в гроб и присыпали землей, я была мертва уже в тот самый день, я умерла в лесу, осознавая свою ненужность, свою бесполезность, бессмысленность своего существования. Принимая свое одиночество.
И ни Эдвард, ни кто другой из Калленов об этом не задумался, никто не помог мне тогда. Они испарились, исчезли, решив, что я сама должна каким-то неведомым образом вернуться в обычный мир и жить, как ни в чем не бывало. Они даже на секунду не задумались о том, а возможно ли это в принципе? Есть ли те, кто, столкнувшись со сверхъестественным так тесно, мог потом оставить тот невероятный мир и действительно жить дальше как обычный человек? Зачем они вообще впустили меня в свою жизнь, показали мне то, что человеку знать не положено, открыли врата в свой мир, если не собирались меня сделать его частью? Не было ли это само по себе слишком жестоким по отношению ко мне?
Эдвард, все Каллены… Они ошиблись, завязав со мной столь тесное знакомство, дружбу, любовь. И цена их ошибки – моя жизнь, моя простая естественная человеческая жизнь. Не говорит ли это о некоем пренебрежении человеком в целом и конкретно мной в нашем случае? Я поняла, что ничего не знаю о Калленах, по сути – ничего. И даже то, что они позволили мне узнать… А является ли это непреложной истиной? Кто знает, может, они утаили что-то, намеренно скрыв, или не знали чего-то сами? Возможно, что я, как многие другие смертные, была для них лишь эпизодом, одной страницей в вечной жизни. Может, они вспоминают меня, а может, уже забыли. Как знать? И, наверное, не стоит знать, не нужно любопытствовать и узнавать, проверять, думать об этом. Они оставили меня в прошлом, не важно, по каким причинам, и мне теперь остается только одно – поступить так же.
Я не могу сказать, что в одну секунду пелена упала с глаз, и я возненавидела Калленов или Эдварда. Наверное, он все еще оставался мне дорог. Я не хотела бы видеть его гибель или знать, что он наказан из-за меня, быть может, я даже все еще его любила, но, к счастью, уже не так, как прежде. Я его больше не боготворила, не возводила на пьедестал, я признавала, что он поступил со мной плохо и нечестно. Что он ушел и не оставил мне выбора, он распорядился моей жизнью из своих собственных соображений, так, как хотел сам. Мне же оставалось с этим только смириться.