– Таких точно недостаток, – усмехнулся майор и затянулся. Ольге очень хотелось курить, но попросить папиросу мешала гордость. А проклятый майор не обращал ни малейшего внимания на её страдальческие взгляды.
– Лаура Урути была председателем Федерации Профсоюзов Асаньи, – продолжил майор, выкинув окурок в окно. – И той ещё сукой. Директор порта, хозяева текстильных фабрик, губернатор – все её тихо ненавидели. Когда мятежники выступили, её пришло арестовывать аж шесть парней из полковой разведки четвертого егерьского. Кажется, если б у Романо был лишний «индюк», он бы и шагоход с ними отправил, – майор хмыкнул.
– В общем, Лаура вышла с ними на площадь и вела себя так смирно, что этой фурии даже наручники не надели. А как к машине подвели, так она рванулась с криками «помогите, старуху грабят». Егеря сразу за винтовки, а полицейский патруль, к которому она побежала, за пистолеты. Ну и началось.
За окнами почти совсем стемнело, и водитель снизил скорость, стараясь двигаться осторожно.
– Колонну к Арсеналу тоже она повела лично. Побежала-то она не куда-нибудь, а на работу, в Дом Профсоюзов. И как давай всем звонить! Шутка ли, она одна, можно сказать, этот переворот сорвала.
– И что, ваши стерпели, когда над вами поставили мало того, что женщину, так ещё и всего лишь лейтенанта? – прищурилась Ольга.
– А наших осталось-то, – майор повернулся к ним, уперев локоть в спинку сиденья, – у нас сейчас профессиональных военных хорошо, если две тысячи наберется. И это с матросами. А офицеры, вообще, в большинстве своём перебежали в Директорию. Воюем вот с теми, кто есть.
Автомобиль пыхтел, взбираясь на гору. Асанья была удачно отгорожена от остальной Джирапозы невысокими холмами, на которых и стояли испокон веку всяческие защитные форты и арсеналы. В настоящий момент между этими укреплениями и проходила линия фронта.
Поднявшись на гору, пассажиры тут же почувствовали запах дыма, к которому примешивался аппетитный аромат жира и специй. Кажется, военные готовились к позднему ужину.
Автомобиль остановился перед импровизированным КПП, состоявшим из переносного шлагбаума и стоявшего рядом склавийского броневика. Небритый мужчина в красном берете и суконной куртке рабочего потребовал назвать имя и звание.
– Майор Альваро Хименес, начальник штаба бригады, – ответил офицер.
– Пароль? – небритый страж шлагбаума оставался по-прежнему суров.
– «Разум дан человеку не для слепого почитания, но для свершений, достойных Создателя» (2), – ответил майор, взглянув на наручные часы.
– Проезжайте, – солдат отошел от автомобиля, потеряв интерес к пришельцам.
Въехав в расположение республиканской милиции, автомобиль ещё некоторое время покрутился, объезжая многочисленные палатки и костры, пока наконец не остановился у длинного бревенчатого здания, которое венчал красно-золотой флаг Республики. Хименес, выйдя сам, галантно отворил двери перед журналистами, водитель остался сидеть в машине.
Внутри здание оказалось довольно тесным и неуютным. На заваленном сеном полу тут и там были разбросаны неаппетитные коричневые куски, а запах, старый и ядреный, подсказывал, что венчанное республиканским флагом здание в прошлом было простой овчарней. Сейчас же в центре помещения стоял массивный, заваленный картами и папками стол, за которым задумчиво покусывала пустой мундштук худощавая женщина лет пятидесяти, одетая в такую же, как у Ольги, кожаную куртку шагоходца. Обернувшись на вошедших, она расплылась в улыбке.
– Снорри? Наконец-то ты явился, старый бездельник. Я уже решила, что ты так и не начнешь заниматься делом! Подумать только, приехать в раздираемую войной страну и целыми днями пьянствовать в отеле! – женщина порывисто встала и сделала несколько шагов по направлению к Бьорсону, обвиняюще тыча в него пальцем.
Норжец только закатил глаза и грустно вздохнул.
– Прекрати, Лаура. Мой фотограф и так готова проломить мне голову своей фотокамерой за тот месяц безделья, что я торчу здесь по твоей милости. Мы оба знаем, что ты пригрозила мне не высовываться из отеля под страхом изъятия аккредитационной визы.
Генерал Урути расхохоталась, красиво откидывая голову назад. Ольга пожалела, что не успеет достать фотокамеру из сумки, – уж очень красива была эта высокая старая женщина в кожаной куртке шагоходца и неизменном милицейском красном берете, из-под которого выбивалась черно-седая непокорная прядь.
– Ты даже не попытался нарушить мой приказ, старый ты трус, – обвинительный перст коснулся груди Бьорсона.
– Я навел справки и узнал, что нарушающих твои приказы ты имеешь обыкновение расстреливать, старая ты фурия!
Лаура снова расхохоталась, а затем посерьезнела.
– Лаура Анна Гильермо Урути, – кивнула она Ольге, – возглавляю здешний бардак, но это ты, наверное, уже поняла, девушка.
– Цветана Ванева, – привычно соврала Ольга. – Её порядком допекло это обращение ещё в устах Бьорсона. – «Девушка», – повторила она. – Это что какая-то стариковская мода так называть почтенных сеньор за тридцать?
Бьорсон хмыкнул, Урути снова расхохоталась. Хименес сделал вид, что его здесь нет.
– На прошлой неделе меня укусила лошадь, – сказала вдруг Лаура, делая вид, что обращается к Бьорсону, но Ольга сразу поняла, кому конкретно адресованы эти слова, – славная офицерская кобылка, сбежавшая к нам после атаки седьмого драгунского. Я как раз думала о формировании кавалерийского подразделения, но глупый поступок лошадки навел меня на другую мысль, – тон генерала Урути стал холоден, как зимний морской ветер, – мысль поощрить моих людей за успешно отбитую атаку. Кавалерийского подразделения у нас не получилось, зато одиннадцатая рота в тот вечер ела мясо.
– Ты всё такая же, – вздохнул Бьорсон, – пожалуйста, не ешь Цветану, она поняла намек. Зачем ты позвала нас сюда, старый друг? Готовитесь наступать?
– Лисабские мальчики поведали нам по радио о своём желании встретиться со мной и иностранными журналистами. – Лаура вернулась к столу, разворачивая одну из карт. – Сказали, что гарантируют безопасность. Я решила им поверить. Эти лисабские мальчики действительно честные парни.
– Лисабские? – переспросила Ольга. Намек она поняла, но молчать не собиралась. Ещё пять лет назад ей о готовности своих подразделений докладывали командующие Государственной Гвардии. Что ей какая-то ополченка?
Урути пожала плечами.
– Я помню, кто был врагом Республики двадцать пять лет назад. Я знаю, кто остается им поныне.
– Но Директория борется за изменение политики Республики, а не за возвращение к лисабскому господству, – начала Ольга.
– Они борются за то, чтобы снять штаны и принять привычную позу, – резанула Урути. – Нет земельным реформам, давайте оставим всё как есть! Землю и фабрики богатым ублюдкам, и пусть дальше овцы едят людей, а мы, как встарь, будем продавать их шерсть Лисабе, всё больше увязая в экономическом кризисе! Директория – это старые богатые кроты, девушка, которые не видят дальше своего носа и отправляют своих детей умирать за собственные капиталы верхом на белых генеральских кобылках.
Хименес отошел к сиротливо стоящему шкафу и, не спросив разрешения, достал оттуда пыльную бутылку вина. Миг – и красная жидкость поползла по стенке жестяной солдатской кружки.
– Ах, да, – Урути покосилась на майора, – не хотите и вы вина? Вино – это все, что я сейчас могу предложить. Лисабские мальчики обещали нас всех накормить горячим ужином, и я решила не перебивать себе аппетит.
– Может, уже поедем, Лаура? – поморщился Бьорсон. Он весь как-то подобрался, словно бы даже втянул огромное пивное пузо, на глазах превращаясь из смешного увальня в напряженного профессионала. – Твои рассуждения я слышал ещё двадцать пять лет назад, и тогда тебе аккомпанировали лисабские гаубицы. Сейчас ты такого эффекта не добьешься. Поедем к твоим мальчикам, узнаем, что им от нас нужно.
Генерала не пришлось долго уговаривать. Уже через полчаса черный автомобиль с двумя мотоциклами сопровождения пересекал линию фронта. Урути заняла переднее сидение. Хименес, к удивлению Ольги, остался в штабе.