Константин, как и все члены Государевой Фамилии, был Гением (1). При этом, в отличие от многих других князей, он свой талант активно развивал, вот только контролировать его побочные эффекты получалось не всегда. Своему предыдущему денщику Константин едва не перегрыз зубами сонную артерию. Именно Лавр и спас бедолагу «аккуратным, но сильным ударом металлического предмета в область затылка». По армейскому принципу «если у тебя получается, то ты и делай», командир корабля назначил Лавра на место выбывшего денщика. А по истечении срока службы уже сам Константин попросил Лавра остаться его слугой. Лавр не возражал. Константин был неплохим парнем. Когда не бросался на людей, конечно же.
– Держи, кровопийца, – вернувшийся с кухни Константин осторожно подал Лавру горячую кружку, из которой шёл пар, приятно пахнущий чабрецом. – О чём задумался?
– О том, принял ли ты таблетки, твоё высочество. А то ты вон даже про воду забыл.
– Как ни странно, принял, – Константин сразу посерьезнел, – я Безумия(2) не меньше твоего боюсь, сам же знаешь.
Официально никакого Безумия, конечно же, не существовало. Припадки агрессии, часто встречающиеся у отмеченных Гением людей, в каждом конкретном случае объяснялись по-разному. Переутомление, проблемы в личной жизни, нервные срывы, разновидность эпилептического припадка. Один неприметный чиновник из Синода заставил Лавра заучить весь огромный перечень отговорок на случай, если приступ Безумия застигнет Константина при свидетелях.
Лавр сделал глоток. Чай, который Кост принес вместо воды, был не только ароматным, но и сладким. Истосковавшийся по вкусовым приключениям язык уверенно сообщал о присутствии в кружке значительного количества сгущённого молока – сверхценного, между прочим, ресурса, за лишнюю ложку которого дежурные по кухне могли и убить. В кружке же Лавра было минимум три ложки.
– Как ты это добыл? – восхищенно уставился он на Коста.
– Как и подобает наследнику великого государства, разумеется, – важно ответил тот, по-княжески гордо вскидывая острый подбородок, – ну такому знаешь, стереотипному. Из бедняцких пересудов, – продолжил Кост уже другим тоном.
– Ты въехал на коне прямо в палатку полевой кухни, поверг острой саблей повара Полидора и, разогнав дежурных, швырялся банками сгущенки в бедных и убогих, воображая, что это золотые монеты? – задумчиво предположил Лавр.
Константин наградил это предположение долгим и громким смехом, постепенно переходящим в болезненный скулеж.
– У меня аж живот свело, – простонал молодой князь, – ты бы полегче, а?
– Просто расскажи, как было дело, – пожал плечами Лавр, – я, если ты забыл, родился в хладоморской деревне. Я знаю столько преданий про добрых князей, что могу до завтрашнего утра предположения делать. И судя по твоей реакции, до утра в этой палатке доживу только я один.
– Сдаюсь, сдаюсь! – лицо Коста исказилось гримасой ужаса. – Ты слишком древний, Лавр. Я имел в виду современные предания. Ну это вот которые про дядину любовницу, тётиного любовника, тупых ленивых министров, – Кост замолчал, испытывающе смотря на ничего не понимающего Лавра. – Да спёр я эту сгущенку, Верховный тебя заешь! В такие моменты я понимаю, почему министр Двора и Особый Департамент сошлись именно на твоей кандидатуре. Ты вон даже хулительных сплетен про Государеву семью не знаешь!
– У меня в семье за такие разговоры по губам били, – хмыкнул Лавр. – Север, сам понимаешь.
– Ну, если таким образом тебя научили любить Государя, то я только за, – ухмыльнулся князь. – Впрочем, даже воровство и скандалы из личной жизни правящего дома, в последнее время уступили место другим сказкам. Их-то ты слышал?
– Про Гениев?
– Да, про Гениев, – процедил Константин.
– Да уж слышал, – вздохнул Лавр.
Сказки о Гениях появились сравнительно недавно. Их любили рассказывать по ночам в темноте деревенских изб и духоте городских работных домов. Сказки о мертвых детских телах в канализациях рабочих кварталов. О мудрых изобретателях, от чьих белых рук пахнет кровью, забившейся под ухоженными ногтями. О богатых поместьях, чьи подвалы наполнены мясом крестьян, не заплативших вовремя оброк. О профессорах-насильниках, растворяющих в химических реагентах тела изувеченных ими студентов. О смертоносном оружии, работающем на человеческой крови. Ужасали даже не сами сказки. Жутко становилось от мысли, что любая сказка всегда была основана на правде. На простой, но поучительной истории. И этих историй в Склавии с каждым днём становилось всё больше и больше.
– Самое смешное, что Гении-то тут и ни при чём, – задумчиво произнёс Константин. – Жертв Безумия больше не стало, наоборот. Каждый прошедший кризалис Гений, поставлен на учёт в Синоде. За каждым надзирает какой-нибудь инспектор, проверяющий, пил ли ты в течение года таблетки и достаточно ли большая дубинка у твоей «няньки». Достаточно пары строк в отчёте такого вот инспектора, чтобы Гений отправился в уютный пансион с добрыми докторами до конца своей жизни. И всё равно чернь, чтобы им всем сдохнуть, воют про «кровавую науку» и «учёных-безумцев»! Знаешь, сколько приступов Безумия оканчивается хотя бы одной человеческой смертью? Да там цифра меньше одного процента!
– Я знаю, что официально никакого Безумия не существует, – спокойно сказал Лавр. – Официально никого не наказывают за эти приступы и за появившиеся во время их жертвы. Поэтому народ и бесится. Будешь тут беситься, когда власти врут тебе в лицо. Чего ты вообще, Кост, так разошёлся? Нам до Склавии, почитай, что месяц пути. А ты тут такие речи толкаешь, как будто за брезентом тебя толпа с вилами ждёт.
– Думаешь, тут вилы не найдутся, случись чего? – Кост вздохнул, – когда я выхожу из палатки один, даже здесь, в экспедиции на краю мира, на меня смотрят как на цепного пса без ошейника. Знал бы ты, как это бесит.
– Накручиваешь ты себя, твоё высочество, – вздохнул Лавр, – видишь то, чего в помине нет.
– Может, и так, – легко согласился Кост. – Может быть, и накручиваю. Ты мне, кстати, обещал рассказать, чего там у тебя случилось, когда за дровами ходил.
– Да ничего не случилось, – махнул рукой Лавр, – встретил местного зверюгу, – раненого. Ранили его явно недавно и явно люди. Я доложил Смоляну, он сказал, брать винтовку и дуть к тебе. Вот и вся история.
– Нихрена себе! – выругался князь, – ты прям видел этих людей?
– Копье видел. Прямо в зверюге. Наконечник отдал Смоляну.
– Ух и обрадовался, поди, Смолян, – хмыкнул князь, – подтвердилась его правота, не ошибся он.
– Не ошибся в чём?
Но ответить Константин не успел. Его прервал едва различимый в палатке звон корабельной рынды. Ужин наконец был готов. Лавр не смог скрыть довольную улыбку.
– Сейчас бы поесть и на боковую. Ох, и высплюсь я!
– Шиш тебе, – вздохнул Кост, – Смолян приказал мне настроить Устройство Вероятностей (3) к завтрашнему утру. Он там завтра на какую-то разведку собирается. Так что спать нам сегодня не придется.
– Нам? – ахнул Лавр, - я-то тут при чём? Ты вот сиди и делай. Ты у нас Гений. А я высплюсь.
– Я тебе горло перегрызу, – угрожающе прошипел Константин, – сам же понимаешь, Безумие – страшное дело. Как перемкнёт во время возни с аппаратурой, так и всё. Опять придётся денщика искать.
– Приступ, – фыркнул Лавр, – так и скажи, загрызешь друга из зависти, вот он и весь приступ.
– Так или иначе, – задумчиво произнёс князь, – а спать тебе сегодня не стоит. Мало ли чего.
Оба тут же расхохотались.
– Ладно, – произнёс, просмеявшись, Лавр, – пошли ужинать, твоё высочество!
1) Гений - название самого дара, а также наделенного им человека. Гении способны управлять силами, не подчиняющимися современным для этого мира законам физики. Чаще всего эта способность выражается в возможности создавать предметы с особыми свйствами, но бывают и Гении, способные применять свои силы лишь с помощью возможностей собственного тела.
2) Безумие - спутник и проклятие любого Гения. Выражается в эксентричном поведении, психической неуравновешенности, и/или, в непрогнозируемых припадках, при которых гений входит неконтролируемый транс. В таком трансе Гений обладает силой ис коростью, заметно превышающими способности обычного человека. трансы так же характеризуются повышенной агрессивностью и крвоожадностью. Контролировать себя в такие моменты Гений не в силах.