Лазарову пришлось перелопатить не менее двух десятков заявлений, прежде чем он нашел интересующую его информацию. Заявитель, жена поездного машиниста, подробно описывал, как на приусадебный участок их дома ворвались сразу пятеро аборигенов в вонючих мохнатых шапках и кожаных безрукавках. Пытавшегося их остановить мужа они опрокинули на землю целым шквалом ударов, после чего утащили на прилегающую улицу, с которой жена машиниста явственно слышала ржание лошадей.
Спустя ещё десять листов, написанных разными людьми и разным почерком (но, как правило, отвратительным), заявитель снова был свидетелем пропажи человека и снова в заявлении фигурировал транспорт злоумышленников – запряженная парой лошадей бричка.
Эдак с неделю назад, ещё в Костовске, Лазаров за завтраком читал в утренней газете о новой тактике столичных душегубов. Бандиты Георгиополя полюбили расстреливать своих жертв из скорострельного оружия, проезжая мимо них на полной скорости в своих бандитских авто. Помнится, тогда Лазаров подумал что-то о превосходстве человеческого разума и быстрых ногах прогресса, сделавших редкий и роскошный ещё двадцать лет назад автомобиль доступным даже для городских бандитов.
Но Ичитьевску было далеко даже до Костовска, не говоря уж о столичном Георгиополе. Здесь преступники передвигались постаринке, на конной тяге. Кстати говоря, и конная тяга не была уж такой распространенной вещью. Все городские брички уж точно можно было проверить за день на предмет использования их в ненадлежащих целях. Вот только после рассказа Янчева стало окончательно ясно, что Димов, опасающийся повторения беспорядков, своих людей не даст ни под каким предлогом. А значит, следствие нужно было проводить исключительно в одиночку, так сказать, аналитическим путём.
Стремление к анализу вернуло Лазарова к чтению рапортов недельной давности, от которых он перешёл к внимательному осмотру карты города, висевшей в главном зале архива. Вооруженная карандашом рука инспектора методично отсекала город от внешнего мира, перерезая графитовыми линиями дороги, ведущие к эрзинским деревням, – одну за одной. Человек, изучивший лежащие на инспекторском столе документы с той же тщательностью, что и сам Лазаров, быстро смекнул бы, что рука повторяет путь армейских конных разъездов. Точно также неделю назад солдаты отрезали бунтующих эрзинов от их деревенских сородичей, организуя пикеты на каждой, даже самой пустяковой дороге. Поскольку при каждом солдатском подразделении присутствовал минимум один жандарм, маневры драгун были отражены в соответствующих рапортах. Отрезая в хронологическом порядке дорогу за дорогой, Лазаров наконец добрался до последней, южной заставы, установленной в восемь часов вечера. Время пропажи человека было указано только в двух заявлениях - около трёх часов дня и семь вечера соответственно. На момент второго заявления были перекрыты уже все дороги, кроме южной и юго-западной. Лазаров хмыкнул, проведя карандашом на юг от Ичитьевска по последней, закрытой военными, дороге. Среди россыпи названий деревень к югу от города опытный глаз инспектора мгновенно выхватил знакомое название. Сагил. То ли деревня, то ли село, где при загадочных обстоятельствах погиб храбрый и самоотверженный жандарм Цанёв.
Лазаров самодовольно ухмыльнулся. Вот, пожалуйста, раскрыл дело за одну ночку, причём, первую ночку в этом убогом городке. Вот, господа, что такое жизненный опыт! Все дальнейшие процедуры были, натурально, делом техники. Рота солдат, господин Димов в качестве представителя Государственного Министерства Внутренних дел и пара понятых отправляются для его, ведущего инспектора, сопровождения в село Сагил, где, натурально, переворачивают село вверх дом и кошмарят местных до тех пор, пока те не расскажут, куда дальше повели пленников неуловимые наездники бричек. То, что до поисков Цанёва жандармами пленников из села уже увезли, было для Лазарова очевидным. Другое дело, далеко их увезти всё равно было нельзя. По-настоящему с внешним миром (то есть с крупными городами и другими провинциями, а не с затерянными в медвежьих углах деревнями) город связывали только речной порт и пока однопутная, но всё же уже работающая железная дорога. Ни там, ни там скрытно провести пленников у злоумышленников не получилось бы. Рано или поздно они с солдатами добрались бы до какой-нибудь заимки или хутора, где и нашли бы пленников. Сбыться этому прекрасному плану мешал ровно один факт. Ни Димов, ни военное руководство ни за что и никогда не позволили бы отправить из города роту вооруженных солдат накануне пресловутого «Праздника Теплой Зимы» после того, как за неделю до этого праздника эрзины отменно порезвились в Ичитьевске, в том числе и благодаря отсутствию двух из четырех расквартированных в городе рот десятого драгунского. Чертов праздник. Интересно, какую-такую тёплую зиму эрзины празднуют в начале сентября? Так или иначе, а всё, что он мог сейчас сделать, он сделал. Пора бы и честь знать.
Лазаров наскоро оделся и, стараясь не разбудить Янчева, поднялся наверх к выходу из занятой жандармами части ратуши. Здесь он показал свои документы ещё одному дежурному (к счастью, не спящему) и попросил организовать ему транспорт до гостиницы. Дежурный ответил категорическим отказом. Автомобили, имевшиеся в гараже Ратуши, предназначались исключительно для служебных нужд. А служебными, по словам дежурного, нужды становились тогда, когда об этом заявлял господин капитан или господин городской Голова. Без их слова он, дежурный, выделить машину не имел никакого права.
Лазаров, конечно, не спустил провинциальному увальню подобную наглость, принявшись ругаться с тем остервенением, которое свойственно в пять утра человеку, желающему после тяжелого рабочего дня наконец оказаться, если не дома, то хотя бы в постели. Как всегда это бывало с Лазаровым, ругань дала результат, но не тот, на который он рассчитывал. Стойкий жандарм в окошке дежурного не уступил ни на йоту, зато дождь за время ругани прекратился. Лазаров в пылу ругани не сразу заметил этот факт, но заметив, тут же замолчал, прислушиваясь с полминуты, проверяя, не обманывает ли его слух. Затем выглянув в окно и увидев, что дождь действительно прекратился, он коротко извинился перед дежурным и вышел вон.
Сам по себе путь до гостиницы не представлял никакой сложности. Двухэтажное здание распространенного в Ичитьевске стиля «временный барак» находилось в двух кварталах к северу от Ратушной площади. Беспокойство вызывали разве что появившиеся после дождя лужи, слишком глубокие для щегольских туфель Лазарова, а также темнота, мешающая их разглядеть. Взгляд Богдана то и дело обращался к восточной линии горизонта, но небо ещё даже не начинало краснеть.
Было холодно. Господин инспектор осторожно шёл по неуклюжей деревянной мостовой, аккуратно обходя регулярно возникающие на его пути провалы. Он поднял воротник своего форменного сюртука, но воротник, слишком узкий, совсем не спасал от пронизывающего утреннего ветра, пробирающего насквозь. Идти быстро инспектор не мог – был шанс вляпаться в лужу. По правую руку от него шли ладные избы инженеров и прочих квалифицированных работников, по левую - бараки чернорабочих. Из окон одного из таких бараков послышался надрывный женский крик. Лазаров даже остановился, прислушиваясь, но не услышал никаких других звуков, вроде борьбы или приглушенного мычания, или еще чего-то в таком духе. Он стоял возле привлекшего его внимание барака чуть больше минуты, но единственным звуком в ночи, оставалось журчание текущих куда-то ручьев, возникших повсюду после прошедшего дождя. Инспектор снова начал свой путь. Идти до гостиницы оставалось не больше десяти минут, даже в том черепашьем темпе, в котором двигался не молодой уже Лазаров. Сгустившуюся вокруг Богдана тишину нарушало только хлюпанье воды, в лужи от которой нет-нет да и ударяла порой инспекторская дорогая туфля. Вокруг слабо пахло чем-то соленым и неприятным. На языке всё время чувствовался металлический привкус. Провинциальный город в тишине раннего утра казался неуютным, в чём-то даже опасным. А ведь уже полшестого. Где же все эти дворники, молочники, булочники? К Богдану вернулась посетившая его в архиве тревога.