Димов, ожидавший произвести своей простой офицерской историей впечатление на губернского чиновника, от злой отповеди Богдана опешил, а после вопроса «усёк?» он налился дурной кровью и вскочил, выпятив глаза и положив ладонь на рукоять висевшей на поясе шашки. Лазаров и бровью не повёл. Навидался он на своём веку таких голубчиков. Встал одновременно с жандармом и, повернувшись к нему спиной, вышел из сторожки в основное помещение склада.
Судя по маркировкам коробок, склад предназначался под хранение скобяных изделий. Огромные штабеля коробок с болтами, гвоздями и шурупами росли до самой крыши строения, в несколько раз превосходя человеческий рост. В пространстве между штабелями взгляд Лазарова уловил следы бедняцкого быта: обрывки одеял, матерчатые мешки, небогатую одежду и просто мусор, который оставили после себя изгнанные жандармами незаконные обитатели склада.
Эрзин сидел на холодном полу, опершись спиной о хромированный кузов новенького складского погрузчика. Его глаза заплыли, нос распух, на редких усах и вороте рубахи виднелись пятна крови. Остальные следы побоев были скрыты рубашкой, но судя по тому, как несчастный двигался и дышал, его ребрам и почкам изрядно досталось. Жандармы стояли напротив, переговариваясь о чём-то, совсем не следя за эрзином. У одного из них в руках была объемистая кожаная тетрадь, другим был уже знакомый Богдану Гаврила Аргиров. У ног фельдфебеля Аргирова стояла пустая крынка из-под молока.
Подойдя к ним, Богдан некоторое время рассматривал эрзина. Просто смотрел, не делая никаких комментариев. Жандармы в присутствии руководства тоже замолчали и вытянулись по струнке смирно. Несколько секунд Лазаров слышал только сердитое сопение стоявшего за спиной Димова и тяжелое с присвистами дыхание прижавшегося к погрузчику эрзина.
– Вас зовут Аюр Цангалов? – спросил Богдан, сев на корточки перед эрзином. – Начиная с пятого августа этого года вас наняли, чтобы выполнять обязанности личного извозчика у главного ревизора Радима Петева?
Эрзин начал что-то бормотать в ответ, обильно пуская носом кровавые пузыри, но Лазаров уже понял, что перед ним был именно Аюр Цангалов.
– Помните меня, Аюр? – в ответ те же невнятные бормотания. Очередной пузырь стремительно вспух и лопнул. На усы стекла красная струйка тягучей субстанции.
Богдан услышал, как за спиной кто-то из унтеров сделал шаг вперед, но остановился, видимо, капитан незаметно подал сигнал не вмешиваться. Ещё бы, после такой выволочки. Наверняка лыбится сейчас злорадно, глядя на старания синодского чистоплюя.
– Аюр, меня зовут Богдан Лазаров. Я приехал в вашу деревню Цангал вчера, в семь часов вечера, с целью допросить вас о вашей временной работе на Радима Петева в качестве извозчика. Вы встретили меня на крыльце у входа в ваш дом. Когда вы услышали, кто я и зачем приехал, вы метнули в меня нож и попытались убежать. Вы помните это, Аюр?
Жестом фокусника Лазаров извлёк из-за пазухи и протянул Аюру короткий нож без гарды с лезвием односторонней заточки и деревянной рукоятью.
– Такие ножи не метают, Аюр. – Богдан держал нож рукоятью вперед, но эрзинец не предпринял попыток его взять, лишь испуганно смотрел на стоящих за спиной Лазарова жандармов. – Слишком толстая рукоять, слишком легкое лезвие. Я знавал пару мастеров из Георгиопольского цирка, у которых бы получилось правильно метнуть такой нож. Но вы не мастер, Аюр, поэтому ваше оружие ударило меня рукоятью в плечо, кстати, даже и не очень больно. Если захотите прикончить государственного чиновника в следующий раз, держите свой нож в руке. Вот он, можете его забрать.
Эрзинец отрицательно помотал головой и вжался спиной в хромированный кузов погрузчика. В глазах страх. Богдан знал, чего тот боится. Видел ситуацию его глазами. Если жандарм держит в руке ножны от шашки, значит, сейчас он будет тебя ими бить. А у короткостриженого мужчины под шестьдесят с внимательными тёмными глазами в руке был нож. И то, что он протягивал его Аюру, делало происходящее ещё страшнее. Ведь если у злоумышленника в руках оружие, значит, жандармам можно в него стрелять.
– Ну нет, так нет, – Богдан аккуратно убрал нож обратно в ножны, скрытые под форменным синодским сюртуком. – Аюр, действия, совершённые вами вчера, классифицируются как нападение на сотрудника государственного правоохранительного органа при исполнении. Сами, думаю, понимаете, что это означает. Сейчас в ратушной тюрьме уже ждут пересылки в Костовск ваши соотечественники, неделю назад совершившие действия аналогичного характера. Минимум пятеро из них за это время умерли от… хм...болезней. Ну сами понимаете, тесные камеры, жуткая еда, жандармы, очень злые за погибших сослуживцев. – Лазаров, всё это время сохранявший серьёзное выражение лица, на фразе о жандармах вдруг лихо подмигнул эрзинцу, от чего тот вздрогнул. – Гарантированно сбережены от смертельных болезней только те, кто нужен губернскому начальству для дальнейших допросов. Те, кто знает что-то ценное. – Аюр снова попытался что-то сказать, – но Лазаров прервал его взмахом руки, затянутой в чёрную перчатку.
– У нас нет на это времени, Аюр. Вы сейчас снова скажете, что ничего не знаете. Потом начнёте врать, говоря, что приняли меня за злого духа, которого, согласно эрзинским традициям, можно отогнать, только ударив рукоятью ножа. Почему нет – всех ваших традиций ведь всё равно никто не знает. Потом у меня кончится терпение, и я поеду в убогую ичитьевскую гостиницу, приказав капитану Димову сделать вас более понятливым к моему завтрашнему приходу. капитан, кстати, буквально только что был несправедливо, как ему кажется, оскорблен моими словами о чрезмерном насилии по отношению к вам. Поэтому такой мой приказ он воспримет как свою победу. И спросит меня, насмешливо улыбаясь, что именно я имею в виду. – Лазаров повернулся к стоящему за его спиной Димову и залихватски подмигнул уже ему. Жандарм в ответ недовольно засопел.
– И я, конечно же, с недовольным видом отвечу ему официальной формулировкой, что своей, то есть властью ведущего инспектора Синода, официально санкционирую силовые действия первой категории против эрзина Аюра Цангалова с целью извлечения необходимой для следствия информации. Первая категория, как вы, Аюр, наверняка не знаете, – это побои. И хоть слово «первая» и означает самую легкую степень силового воздействия, фактически под определение «побои» можно подвести что угодно. И капитан Димов, чтобы показать губернскому чистюле, то есть мне, как у настоящих защитников государства, то есть у него, дела делаются, сделает с вами такое, о чём я даже думать не хочу. Да и неважно нам с вами сейчас это. Важно, что, когда завтра ваш окровавленный полутруп посадят передо мной в допросной камере ратушной тюрьмы, вы скажете мне всё, что я хочу знать, понимаете? И когда я узнаю всё, что хотел, я о вас забуду. Совсем. Начисто. Даже нож ваш выкину в Ичит, чтоб он не напоминал мне о косоруком неумехе из села Цангал. И жандармы о вас тоже с удовольствием забудут. Ну то есть кормить будут своей бурдой и запрос в Костовск о дальнейшем решении вашей судьбы обязательно отправят, но о таких вещах, как медицинская помощь тяжело изувеченному человеку, забудут. Даже теплого одеяла не принесут. Как думаете, выживете вы в холодной камере с отбитыми внутренними органами, сломанными ребрами и прочими милыми сердцу фельдфебеля Аргирова пустяками? Лично я сильно сомневаюсь.
Лазаров встал.
– Как я сказал, Аюр, этот способ займёт много моего времени. Поэтому, чтобы сэкономить его хоть чуть-чуть, я не буду сейчас вас уговаривать и терпеливо слушать ваше убогое деревенское вранье. Я задам вам один вопрос и, если не получу на него ответ, который мне нужен, произнесу официальную фразу про допрос первой категории капитану Димову и пойду спать в гостиницу. Это понятно?