«По Ленина». Вот автобус, проседая, отчалил, и тогда стали заполняться
маршрутки – в основном, молодежью: экономные старики будут ждать другого
автобуса.
-Погоди, - Анюта схватила Андрея за руку, - пусть разъезжаются.
Они протиснулись к лавкам, на некоторых спали загорелые дочерна бомжи.
Воняло мочой и семечками. В пивном ларьке маялась от жары продавщица.
-Пива хочешь?
-Можно.
Анюта купила две бутылки «Багбира» и фисташки. Попросила продавщицу
открыть пиво; та с недовольной миной выполнила просьбу.
-Надо же, пиво уже полтинник стоит, - проворчала Анюта, подавая одну
бутылку Андрею. – Фисташки будешь?
-Нет, спасибо.
Андрей жадно хлебнул из бутылки – белая пена брызнула на плащ.
-Почему ты таскаешь плащ в такую жарынь? – без особого интереса
спросила Анюта, хруста фисташками. Бутылку она поставила на скамью, прямо
рядом с пыльной подошвой спящего бомжа. Ее большие груди выглядывали из-
под розовой майки: казалось, Анюта стоит на людях полуголая.
-Не знаю, - пожал плечами Андрей.
-Ну, так сними.
Он снял плащ, перекинул через локоть, оказавшись в белой рубашке с
короткими рукавами. Руки у него были тонкие, жилистые, покрытые черными
волосками.
-Какая духотища, - проговорила Анюта, щурясь на солнце.
Андрей допил пиво, опустил бутылку в урну.
-Уже выдул? - подивилась Анюта и потянулась к своей бутылке. Бомж во
сне дрыгнул ногой, бутылка упала. Она не разбилась, а покатилась под лавку,
гремя и орошая асфальт пятидесятирублевым пивом. Бомж, словно младенец,
зачмокал во сне раздутыми потрескавшимися губами.
-Козел, – зло сказала Анюта. – Бомжара чертов.
Народ рассосался; подошел пустой автобус. Андрей и Анюта вошли в
жаркий салон, пахнущий пылью и потом, опустились на кресла с торчащей из дыр
желтой поролоновой набивкой.
-Обилечиваемся, - подошла кондукторша: лицо усталое, волосы
растрепаны; белые штаны-треники, похожие на кальсоны (в автобусе-то можно -
это почти что дома), голубая застиранная футболка, подмышки желтые, влажные.
Анюта протянула кондукторше двенадцать рублей, получила два синих
талончика; один отдала Андрею.
-Опс! Ты посмотри! – Анюта несильно пихнула Андрея в бок.
Бомж достал из-под лавки бутылку и пил остатки пива.
-Нарочно скинул, - засмеялась Анюта.
Автобус тронулся. Анюта принялась рассказывать про свою подругу,
продающую одежду в торговом центре «Триумф». Трещала пуще сороки. Андрей
слушал невнимательно: чувство, тяжелое, как медведь, ворочалось у него в груди.
Когда Анюта, чмокнув его в щеку и весело бросив «До вечера!», сошла, он
почувствовал себя лучше, - надел плащ, стал вглядываться в проплывающие
мимо окна знакомые улицы.
Люди входили, выходили, кто-то садился на кресло рядом с Андреем. Он
упрямо глядел в окно. Когда снова подошла кондукторша («Ваш билет? А, вы
обилечены…»), на мгновение повернулся.
Андрей не думал о Гале, о матери, об Алене – мысли испарились, уступив
место созерцательным проблескам: вон карапуз ест мороженое – на щеках слезы,
значит, долго просил у мамы (а может, мама купила мороженое, чтобы не просил
велосипед); вот старик на лавке читает газету (а может, спит, обманчиво
поблескивая дужками очков). Показалась телебашня, ершисто ощетинившаяся
крестообразными шипами. Но посмотрите-ка - к телебашне приторочена узкая
лестница! До самого верха, туда, где плавают облака. К чему это? Должно, для
монтеров, для ремонтников… Андрей представил, как должно быть, холодно и
страшно ползти по узкой этой лестнице – все выше, выше - с абстрактной целью
и такими же абстрактными возможностями. Что человек перед этой башней? Му-
ра-вей.
«Муравей, да ведь башню-то он построил».
Андрею стало смешно.
«Конечная, ЯДИ», - сказала кондукторша, неприязненно глядя на Андрея.
Автобус стоял с открытыми дверьми.
Андрей подхватил портфель и вышел у знакомой синей будки. Желтая
табличка, приваренная к железной стенке, оповещала, когда придет следующий
автобус. Но Андрею он был не нужен – за дорогой петляла узкая тропинка,
ведущая в прохладу молодого бора. Андрей подождал, пока уйдет автобус,
перешел дорогу и быстрым шагом двинулся по тропинке.
Сосны приняли человека под свои своды с величавым вниманием, обдав