из участников «великой той борьбы, какую вел Господь со князем скверны»4.
Неужели все они – сам Островцев, Смолов, Лордеску, Рюмин, Ширко,
Алтухов, Нечаев, Симоненко, Ильмень, Роштейн - служат сатане?
По официальной, «корпоративной» версии, озвученной Невзоровым на
собеседовании при устройстве на работу (за пять лет это был единственный раз,
когда Андрей разговаривал с директором): институт занимался разработкой новых
источников энергии, необходимых в ближайшем будущем, – углеводородные
ресурсы страны практически исчерпаны. Правдоподобно, но Андрей, хотя и не
жил никогда в канувшем в Лету тридесятом царстве СССР, был подозрителен и
недоверчив, как совок: он не поверил Невзорову. И это стало его личной
проблемой - за муки и рефлексию в ЯДИ зарплату не платят.
Результат опыта – мутно-желтая пленка. Только мощный микроскоп
заставит ее заговорить, и для непосвященного язык, на котором заговорит пленка,
останется тарабарщиной, набором непонятных знаков на экране компьютера.
Андрей повертел пленку в руках, улыбнулся краем рта: в знании и
сопричастности есть что-то наполеоновское…
Здесь не нужно смотреть на часы, чтоб понять: обед. За годы организм
привыкает к принятому в ЯДИ распорядку.
Островцев зевнул, упаковал пленку в конверт, положил в карман халата
электронный ключ и вышел из отдела. Свет автоматически погас, но змеиное
шипение не утишилось ни на йоту.
Андрей понял, что голоден. Вышел из кабинета и направился в столовую,
откуда доносился запах свежих огурцов.
Еда на ячеистых подносах поступала по конвейеру сверху, из кухни ЯДИ
Прикрытия.
За белыми столами, наклонив головы, сидели девять человек. Брюнеты,
блондины, один рыжий – Рюмин, два седых – Роштейн и Нечаев. Все, как один,
плешивые.
Двигаются челюсти, хрустят огурцы на зубах...
Приход Островцева остался незамеченным - лишь Смолов кинул на него
беспокойный взгляд.
Андрей взял с конвейера последний поднос, присел к столу, подальше от
всех. Вообще, сотрудники Подлинного ЯДИ за обедом разговаривали редко и о
какой-нибудь чепухе. Словно кто-то незримый витал над столом, поторапливая,
сковывая человеческие порывы.
Поднос, как всегда, упакован в прозрачный целлофан. Андрей спешно
сорвал его. Так: концентратная картошка с подливой и котлетой, салат из огурцов-
4 Вольная цитата из «Божественной комедии» Данте Алигьери.
помидоров, кофе со сливками в бумажном стаканчике, несколько галет и конфет
«коровка».
Андрей взял пластиковую вилку и первым делом, выудив из салата,
отправил в рот кусок огурца. Ждало разочарование: огурец умел только пахнуть.
Островцев быстро съел картошку с котлетой, запивая кофе. Конфеты и галеты
оставил на подносе, который отнес обратно на конвейер и положил на гору из
девяти точно таких же подносов. Столовая к этому времени была уже пуста. В
горле конвейера послышалось гудение, и посуда медленно поползла вверх.
Выйдя из столовой, Андрей в пустом коридоре наткнулся на Смолова.
«Преследует меня, что ли?»
Островцев свернул в уборную и довольно долго пробыл там, причесываясь
перед зеркалом намоченной расческой.
Смолов, к счастью, убрался восвояси.
Андрей, почему-то чувствуя себя не в своей тарелке, прошел в ОПО, запер
дверь.
Зазвеневший телефон заставил его вздрогнуть. Покрытый пылью, забытый
телефон для связи с начальством… Сколько он молчал? Пять лет?
С пересохшим от волнения горлом старший научный сотрудник снял трубку.
-Да.
-Островцев, здравствуйте, – знакомо-незнакомый, глуховатый голос.
-Здравствуйте, Александр Игоревич.
-Зайдите ко мне, пожалуйста, на минутку.
«Что ему понадобилось от меня?» - пронеслось в голове.
-Да-да, Александр Игоревич, я сейчас зайду…
«Долгие заунывные гудки – это внутри меня?».
Островцев положил трубку; чувствуя неприятный привкус во рту, снова
покинул отдел, хотя собирался хорошенько поработать, может быть, даже начать
опыт с TA… Но - вызывал директор. Впервые за все время службы в ЯДИ.
Кабинет Невзорова – тайна за семью печатями. Точнее, за тремя
электронными замками и одним кодовым. Андрей поражался, как мозги
сотрудников удерживают бесконечные цифры. Сам он пользовался чипами и
поначалу часто путался, подолгу стоя у дверей либо лифта, дожидаясь, когда же