— …К тому же, ты не просто вор, ты хуже. Ты вор на сексуальной почве! Разве тебе не стыдно перед людьми?!
Я говорил всё более грубо, пытаясь тем самым воздействовать на Саэко. Она была объектом эксперимента, однако заинтересованы в его результатах были мы оба — и потому действовали согласованно и максимально активно. Её чрево было «ухом», внимательно прислушивавшимся к моим критическим высказываниям. В самом деле, этот самый орган в целом имел форму некого изящного уха.
Вначале оно действительно проявляла большое терпение. Выступая в роли следователя, я очень старался.
Это ухо со всеми силами старалось игнорировать меня.
— Эй, не манерничать. Ну, пусти воду при мне!
Мочка воображаемого «уха» окрасилась в светло-розовый цвет, тело начало понемногу подрагивать. Мне в лоб ударило несколько тонких, как иголка для шитья, струек прозрачной воды. Затем эти иголочки соединились друг с другом и образовали самую первую короткую параболу. Когда я ещё наддал жару, серебристая парабола поднялась выше, стала длиннее и словно застыла в воздухе. Под лучами солнца со стороны моря струя воды ослепительно заблестела. Это походило на своего рода водный аттракцион и было очень красиво. Думаю, что это было красивее водного аттракциона «Белые нити», хотя, я по правде сказать, его не видел. Это была прозрачная сверкающая вода, в которой не было ничего загадочного; она сверкала, как мысли, приходящие в голову на осеннем морском берегу после полудня.
Залюбовавшись, я на какое-то время отвлёкся от струи, но потом вдруг вспомнил всё и подставил под конец прозрачной струи стакан. Он сразу заполнился наполовину. По мере того как я убеждал Саэко навсегда покончить с воровством, вода продолжала течь. Она хлестала то сильней, то слабее — в зависимости от жесткости обвинений. Струя отскакивала, как мячик, журчала, а потом слабела и равнодушно смирялась.
Вода наполнила первый стакан, наполнила второй, а затем и третий и на этом остановилась.
Я поставил всё три стакана на низенький столик и стал смотреть на них.
Светло-лазоревый до бесцветности цвет воды был таким же, как цвет тонких стенок стаканов, поэтому когда струя наполняла стакан доверху, граница между водой и краем стакана была совсем не видна. Создавалось впечатление, что однородная масса жидкости заключена не в сосуд, а элегантно и привольно расположилась на краю какой-то длинной и прозрачной цветной субстанции. Казалось, что вода находится не в сосуде, а вроде бы свободно плавает по поверхности маленького столика. Я совсем забыл, что надо измерить объём жидкости, и всё вглядывался и вглядывался в неё.
Кончилось тем, что Саэко разочаровалась во всяких там замерах, а я смирился с тем, что мы стали вести себя так же, как раньше.
Вода по-прежнему была тепловатой. Выпив воды, я предался приятным памятным воспоминаниям о своей первой встрече с Саэко: о вкусе сока из того итальянского сыра с длинным названием и о слабом запахе овечьего молока; язык как бы вновь ощутил всё это. По вкусу вода из Саэко не была ни пресной, ни солёной; так, слегка солоноватой. Я много раз проходил туда и обратно по красному мосту и, следовательно, помог выходу из тела Саэко не одного десятка литров. С лёгкой грустью вспоминая недалёкое прошлое, я испытывал двойственные ощущения: с одной стороны, неуверенность и лёгкую робость, с другой — решимость и твёрдость; это относилось как к прошлому, проведённому с водой, так и к будущему, которое также хотелось провести с водой.
Поднимая один из стаканов, я со значением произнёс:
— Воды набралось три полных стакана. Давай в дальнейшем отталкиваться от этого объёма.
Вероятно, я выглядел как учёный-физик, занимающийся проблемами тяжёлой воды для атомных реакторов. Разумеется, количество воды, налитой в три стакана, на порядок меньше, чем объём, выделявшийся при нашем соитии, однако в сравнении с другими случаями оно могло бы объективно отразить реальное положение. Так мне представлялось.
Саэко наклонила голову:
— Я думала, что воды из меня вышло меньше, но, похоже, это не так.
Я постарался успокоить женщину:
— В следующий раз узнаем точно: без перемен, больше, меньше. Мне казалось, что уже стало немного меньше.
За окном послышался шум сильного дождя. Издалека донеслись раскаты грома.
Лирическое отступление
В те времена, глядя на Пепе и Пипи, я каждый раз вспоминал басню Эзопа «Канарейка и летучая мышь». Вы наверняка читали её.