Он фыркает и отступает в темноту.
До рассвета еще далеко. Нужно переправить человека в мою избушку. Но как это сделать, не знаю. На плечах мне его не дотащить. Придется везти на нартах.
Устраиваю больного понадежней и подхожу к оленям. Они храпят, дергаются, лезут друг под дружку. Для начала их нужно развернуть мордами к пробитой в снегу дороге. Тяну оленей за уздечки, они послушно поворачивают, и вскоре мы довольно бойко движемся в сторону избушки. Метров через пятьдесят останавливаю упряжку и возвращаюсь за брошенными у костра лыжами. Только сейчас замечаю, что нарты перевернулись. Больного нигде не видно. Спина покрывается холодным потом. Не вывалил ли я его прямо в костер? Спотыкаюсь в темноте, бегу назад. Нет, все в порядке. Он лежит в стороне от костра. Рядом валяются шкура, веревка и счеты. Хватаю его под мышки и тяну к нартам. Он что-то бормочет, даже пытается стать на ноги, но мне не до этого. Переживаю за оленей. Нужно было привязать их к лиственнице, а то возьмут и налегке убегут.
Обошлось и на этот раз. Нарты на месте, олени стоят смирно, словно лошадки у почтовой станции. Укладываю больного, еще раз возвращаюсь к костру за вещами и, наконец, двигаемся.
…Кто это сказал, что олень одно из самых покорных и прекрасных созданий природы? Более строптивых животных нет и не может быть! Они ведут себя так, словно я веду их на живодерню и им об этом хорошо известно. Они в кровь избили мне руки, оттоптали ноги и едва не вышибли глаз. Особенно свирепствует левый. Он несколько раз зарывался в снег с головой, ухитрялся подлезть под нарты и в одной-единственной постромке запутывался так, что все четыре ноги связывались в тугой пучок. А здесь еще лыжи. Без них проваливаюсь в снег по пояс, а в них — не развернуться. Давно потерял шкуру, фонарик и кожаный ремень с медным кольцом…
Наконец впереди затемнела избушка. Втаскиваю больного на нары, забиваю дровами печку и в изнеможении опускаюсь на скамейку. Сейчас избушка прогреется, раздену и посмотрю, что с ним? Может, поранился?
На руке его чуть ниже большого пальца, выколот криволапый якорек и написано «Коля». Вот тебе и документ. Больной тяжело дышит. Грудь часто вздымается, в ней слышны свистящие звуки. Ему лет сорок. Может, немного больше. Что же с ним делать? Лечить, конечно. Так у меня никаких лекарств. И вообще его нужно в больницу, а то вот так посипит-посипит и умрет.
— Коля! Коля! Николай, вы слышите меня? — В отчаянии трясу его за плечи и хлопаю по щекам. Нет, ничего не чувствует. Прикрываю его одеялом и устраиваюсь рядом. Нужно немного подождать, может, в тепле он придет в себя.
Мамочка, до чего же я устал!
Мелькает мысль, что нужно выйти и посмотреть, как там чувствуют себя олени, но тут же все исчезает, и я проваливаюсь в сон.
Избавление
Разбудил меня какой-то щелчок. В избушке светло. На столе сидит толстая рыжая полевка и глядит вниз. Там ее подруга тащит в угол макаронину. Макаронина длинная, к тому же загнутая на конце. Как ее ни возьмешь, все равно цепляется за пол. Но все же донесла до лежащей на дровах моей куртки. Там немного отдохнула, умылась и принялась заталкивать добычу в карман.
Коля дышит тяжело, с хрипом, словно никак не может протолкнуть застрявший в горле ком.
Осторожно спускаюсь с нар, подкладываю дров в печку и выхожу из избушки. Олени уволокли нарты под лиственницы. Стоят там, повернув ко мне головы. Однорогий, что так напугал меня ночью, тоже здесь. Он застыл у выкопанной в снегу ямы и нюхает воздух. Поднимаю брошенные впопыхах лыжи, ставлю их возле избушки и, прихватив ведро, отправляюсь к Фатуме. У самого берега погулькивает мелкий перекат. В январе здесь была едва заметная промоина, сейчас потеплело, и вода разъела лед почти до середины реки.
Вода в ведре успела схватиться льдом, но я в избушку не тороплюсь. Стою и думаю, что же мне сейчас делать? Скорее бежать в Лиственничное. Там есть хоть какое-то лекарство. Туда и назад — четыре часа. Нужно только загородить нары широкой доской. Начнет метаться и упадет на пол. Рядом горящая печка. А как с оленями? Привязать покрепче, что ли? Откуда же он приехал? Может, рядом кочуют оленеводы. Если бы Коля ехал долиной, обязательно наткнулся бы на мою избушку. Наверное, он спустился с перевала. Нужно сейчас же посмотреть, может, увижу нартовый след. Оставив ведро с водой на берегу, бреду к недалекой просеке. За стеной лиственниц медленно открывается гряда заснеженных сопок. Наконец виден и перевал. По гребню редкой щетиной выстроились лиственницы. В стороне от них маячит скальный останец. Но нартового следа не видно. Продвигаюсь еще на несколько шагов и замечаю какое-то движение у подножья останца. Кажется, там бегут олени. Точно, упряжка! Даже две! Обогнули скалу и покатили вниз.