По мнению ОСП, просто некому было с ними контактировать. По крайней мере, известные расы, вышедшие в космос и способные добраться до Шуали, были, так сказать, вне подозрений. Кроме навров, разумеется. Но встречу с ними шуа могли бы вообще не пережить, а если бы пережили, то совершенно точно не отнеслись бы с таким спокойствием к прибытию лириан.
Оставалось предположить, что они имели контакт с какой-то высокоразвитой (а иначе как до них добраться), но до сих пор неизвестной расой, которая предпочитает оставаться таковой (то есть неизвестной) и впредь.
Или же у всех странностей есть какое-то другое (и может быть даже очень простое) объяснение. Возможно, оно кроется в особенностях мышления и религиозного культа Народа. И всё. И никаких загадочных, никому неведомых пришельцев неизвестно откуда. Приходилось признать, что такое решение наиболее вероятно.
Рэй усмехнулся: сам загадал себе загадку — сам придумал разгадку. Неинтересную такую, а жаль… Ещё жаль Риша: ему, похоже, всё ещё не по себе. Рэй от души хотел как-то сгладить возникшую неловкость и отвлечь шуа, но как назло, ничего подходящего в голову не приходило.
Оглянувшись вокруг в поисках темы для отвлекающего разговора или вопроса, он неожиданно заметил группу тилапов. Все шуа, кроме Риша, уже смотрели в сторону невозмутимо пощипывающих траву существ.
Впрочем, даже Рэя, вчера впервые увидевшего живого тилапа, не могла обмануть их несколько наигранная безмятежность. Они старательно делали вид, что интересуются исключительно сочной травой и практически в упор не замечают стоящих неподалёку шуа, зато не упускали возможности как бы невзначай окинуть взглядом необъятные контейнерные залежи.
Видимо, картина их не радовала, и, возможно, поэтому тилапы не спешили приближаться. Похоже, что они собирались уходить: постепенно разворачиваясь в сторону, два или три из дюжины животных начали медленно удаляться.
Только один из группы не щипал траву и пока не хотел уходить. Кажется, он смотрел прямо на Риша, который был обращён к нему боком и слишком погружён в свои мысли, чтобы замечать, что происходит вокруг. Рэй прищурился, и ему показалось, что он видит белое пятно на носу тилапа, отставшего от своих собратьев.
— Посмотри-ка, — человек ткнул оцепеневшего шуа в бок, — провалиться мне на этом месте, если это не Туся и если не тебя он ждёт!
Риш встрепенулся, всмотрелся в ушастых и, повернувшись к Рэю, выпалил:
— Это он!
Рэй с облегчением увидел, что глаза юноши искрятся радостью. Риш, не раздумывая, бросился к тилапу, на ходу доставая сафата — лакомство нечастое в рационе Народа — и увлекая за собой Рэя.
Сегодня каждый шуа в посёлке получил по два ореха величиной с кулак. Большинство припрятало один орех на потом: кто — для себя, а кто, как и Риш, для своих друзей тилапов.
Рэй, перед которым Тиша положила много орехов, не желая снова попасть впросак, как с рыбой хап, которой он изрядно хапнул, наблюдал за остальными и съел только один, а второй для него припас в своей сумке Риш.
Шуа обнял тилапа за шею и предложил покрытое шероховатой кожицей, мягкое, как ещё не вполне созревшая лещина, и ароматное ядро сафата. Туся откусил не более трети и ещё маленький кусочек от ореха, предложенного Рэем, потом кивнул и едва заметно повёл мордой в сторону остальных тилапов.
— Он принимает подарок, но хочет, чтобы мы угостили и других, — пояснил Риш.
Другие тем временем уже не паслись, а внимательно, как и шуа, наблюдали за этой сценой. Риш шагнул к тилапам и положил орех на траву, Рэй последовал его примеру. Туся уверенно пошёл к контейнерам, шуа и человек двинулись за ним.
Тиша улыбалась, как и другие шуа. В отличие от Рэя, они понимали, что сейчас произошло. Тилапы в последний раз окинули невесёлым взглядом белые нагромождения, три тилапихи съели орехи, деликатно разделив лакомство, и затем вся группа последовала за Тусей.
Они помогут. Перед подношениями устоять легко, а перед искренней и бескорыстной любовью — невозможно.
========== Глава 28. Беспокойство Рэя и тревоги Хранящей Покой ==========
Жизнь Светлой Опушки входила в спокойное русло. Все шуа с удивительной быстротой и лёгкостью привыкли к присутствию человека. Он продолжал интересовать Народ, но их добродушное любопытство почему-то совсем его не тяготило. Было приятно чувствовать себя частью их жизни, включиться в её спокойное, светлое течение.
Прошло всего несколько дней, но иногда Рэю казалось, что он всегда жил здесь. Ходил собирать тумисовые ягоды и поливать апуту; купался в реке; таскал контейнеры в посёлок; прикреплял их ремнями из плотной ткани к рыжим бархатным спинам добродушных тилапов, косящих на него умными лиловыми глазами; вместе с Ришем купал их в реке; смотрел на игры и возню малышей; ловил на себе внимательно-тревожные взгляды Тиши (у него такой сухой нос! должно быть, он простудился!!!); припасал угощение для тилапов; слушал по вечерам сказки, которые рассказывал старый Шиф, и сам рассказывал истории о других мирах, которые ему самому начинали казаться сказками.
Теперь, когда они больше не боялись нарушить утренний сон человека, он получил представление о том, что такое утро в Светлой Опушке. Конечно, это не та тишина, которая встретила его первое пробуждение на Шуали.
Сонные, иногда ворчливые голоса взрослых шуа, звонкие — детей и подростков; кто-то перекликается с одного конца посёлка на другой, пытаясь выяснить, что же они там, в конце концов, хотят получить на завтрак; на дальней стороне никак не могут определиться спросонок, а когда это, наконец, происходит, то с этой стороны им не без злорадства отвечают, что уже достали из кладовки что-то другое и, сопровождая свои действия непрерывным ворчанием, снова лезут в кладовку — менять на то, что попросили. Когда кладовка закрыта, с той стороны сообщают, что это даже лучше, что они достали то — другое, и менять его не надо…
А в это время на ручье малыши, хоть их и немного, поднимают такой визг, писк и плеск, что кажется — они разносятся по всему лесу.
Оказывается, утро — самое шумное время в жизни шуа. И Рэй встречал его улыбкой, какое-то время слушал многоголосую перекличку и возню просыпающегося посёлка, от которой улыбка нередко переходила в смех, потом выходил из зеленоватого сумрака домика под утренние лучи или мягкий обволакивающий свет пасмурного дня, и шуа, с ворчанием закрывавший соседнюю кладовку, улыбался (или улыбалась) ему.
Кажется, они не умели ни злиться, ни раздражаться всерьёз. По крайней мере, Рэй не мог себе этого представить. А вот представить себе грустного шуа, погружённого в какие-то безрадостные или тревожные мысли, к сожалению, было нетрудно.
Риш находился рядом с ним почти постоянно и, спустя несколько дней после первого знакомства, Рэй заметил, что его юный друг застыл неожиданно в печальном оцепенении. Ему казалось, что человек, занятый своим делом, не обратит на это внимания. Через несколько минут Риш тряхнул головой и стал прежним — деятельным, весёлым, словно и не было ничего. “Хорошо, если мне это только показалось”, — подумал Рэй.
Но нет — не показалось, и не было случайностью. Такие минуты — тревоги, пугающей и непонятно чем вызванной, — повторялись и даже, кажется, случались всё чаще. Теперь Рэй замечал, что иной раз в разгар общего веселья вдруг промелькнёт между счастливыми и беззаботными шуа что-то неуловимое, словно тень, скользнувшая по улыбающимся лицам и каждому заглянувшая в глаза, оставляя в них крохотную, но ощутимую частицу печали и страха.
Впрочем, это последнее наблюдение относилось только к взрослым, во взглядах которых Рэй теперь отчётливо видел оттенок грусти и тревоги, слабый, едва различимый за бесконечным жизнелюбием, но всё же заметный, когда узнаешь их поближе.
Но куда больше его беспокоили напряжённо-тревожные взгляды Тиши, которые бросала она на сына, когда он отворачивался и не мог этого видеть. В такие моменты Рэю всегда вспоминалось, как смотрели на его товарищей-наёмников матери, жёны и подруги, провожая их на очередное задание.