Какое это счастье, когда в душе твоей только добрые намерения.
— Что пишут ваши мужчины? — спросила Таурзат.
— Парень наш из тех, кого связистами называют, — заговорила Госка. — Пишет, что жив, здоров, но поди-ка, поверь ему… Просил, чтобы пока ему не писали. Наверное, их опять куда-нибудь перебрасывают… А хозяин наш еще раньше прислал письмо… Как спасительное лекарство эти каракули на клочке бумаги…
— Ты бы хотела, конечно, чтобы они ежедневно писали… Поставь-ка себя на их место… Шахмат часто говорил: «Легче гектар земли вспахать, чем написать одно письмо». А война — это постоянная тревога. — Таурзат все время помнила о поручении Габуша, и теперь ей представился случай выполнить его. — А как соседи ваши? — опросила она. — Что слышно у них?
— Дзиппа получает письма от старшего, хорошо получает, но другой что-то молчит… И от сына Маро вот уже больше месяца нет вестей… А Уалинка получила письмо, три дня, как пришло. — Госка смущенно улыбнулась: — И нашей девушке он написал… Может, ты слышала, как Серафима в детстве упала в ледяную воду, и только благодаря Кайти осталась в живых… Тогда-то я и сказала: «Если вырастет она хорошей девушкой, никому раньше вас не отдам ее…» Сказать-то сказала, но над нами бог…
Радость Госка была похожа на безоблачное небо, и у Таурзат не осталось сомнений: конечно, кого-то другого приняли за Кайти… И она выругала Габуша за легкомыслие и излишнюю горячность. Ей стало легче на душе, и жизнь казалась теперь проще и понятней…
— Сколько наговорила я тебе, Таурзат…
— Это не просто слова, Госка, это дорогие вести… Да не получить нам других вестей и от твоих мужчин и от тех, кто из села нашего ушел…
— Дай нам бог такого счастья, — вздохнула Госка. — Она помолчала, потом пытливо глянула на гостью: — Ответь и ты мне, Таурзат, что ждет нас? Останемся ли мы здесь или бросим село и уйдем?.. Не слышно ли чего-нибудь обнадеживающего? Неужели никак нельзя их остановить?
— Что тебе сказать, Госка? — пожала плечами Таурзат. — Ничем я не могу тебя обрадовать. Радость от нас не стали бы скрывать. Но, думаю, горы они не пройдут. У нас здесь сильные укрепления… Так я думаю своей немудреной головой…
— Ну, уйдем мы, возьмем с собой то, что можно на плечо взвалить… А как быть с колхозным скотом?
— Коров в горы перегоним. Подумаем и об овцах. Ульи с пасеки раздадим колхозникам… Вот для этого мне Серафима и нужна…
Выйдя от Госка, Таурзат взглянула на дом Дзиппа, и сердце ее опять сжалось.
Она шла по улице и думала: нужно будет сообщить Габушу о письме Кайти…
6
Живущий на берегу реки бывает так беспечен, что остается без воды.
Уже стемнело, когда Серафима вспомнила, что в доме у них нет ни капли воды. Это смутило ее, как упрек уважаемого человека. Она взяла ведра — одно оцинкованное, новое почти, а другое с пеньковым кляпом, затыкающим дырку на дне, — и вышла из дома.
Стоял по-летнему теплый вечер, и Серафима была в одном ситцевом платьице, в матерчатых домашних чувяках матери. Незадолго до этого девушка вымыла голову сывороткой, потом несколько раз сполоснула теплой водой, но кисловатый запах все же остался. Серафима перебросила шелковистые распущенные волосы через плечо и пошла к Ирафу…
Ходить по воду она стала гораздо позднее своих ровесниц. До нее ходил на речку брат. Сбега́л с пустыми ведрами вниз по тропе и бегом возвращался назад. Он делал это без всякой лени, но как-то раз его увидели с полными ведрами девчонки-одноклассницы и закричали издали: «Смотрите, смотрите, идет — ни капли не расплещет! А ведра у него деревянные, как маслобойки!» И брат отказался носить воду, сказав матери: «Что угодно буду делать, только не это»…
И Серафима стала носить воду. У женщин, которые приходили на речку с других улиц, были коромысла. Не у всех, но кое у кого из них коромысла пестро размалеваны, и девочка завидовала женщинам; она бы тоже приносила домой полные ведра, если бы имела такое коромысло…