В детстве Серафима частенько прибегала на ферму, помогала матери выгребать навоз, когда его вывозили на поля, и доить коров. Девочка часто встречала там Дзиппа. Однажды вечером, когда солнце уже садилось за горы, на ферме поднялся переполох. И сторож, и пастухи-мальчишки, и доярки — все бросились прятаться в дом, в котором они и обедали и ночевали. Кто-то, схватив за руку Серафиму, потащил ее за собой.
— Домбай идет! — слышались крики. — Домбай!
Во дворе остался только Дзиппа. Он смотрел на ворота, к которым приближалось стадо коров. Впереди, тяжело сопя и кося по сторонам налитыми кровью глазами, шагал черный, широколобый, похожий на скалу бугай.
Серафима похолодела от страха. Бросившись к матери, она стала просить ее: «Скорее! Пусть он убегает! Крикни ему — пусть бежит сюда!» Девочка вспомнила трагическую смерть мужа Маро. Как-то раз бугай, застав его во дворе, поднял на рога и швырнул так, что тот пролетел несколько метров. Беднягу даже не довезли до больницы, он скончался в пути. Люди говорили: «Раны бы на нем зажили, не смертельные были раны… От страха дух испустил».
Дзиппа же сам пошел навстречу быку. Старик был невысок ростом и неширок в плечах, Домбай возвышался над ним, как утес.
Серафима, дрожа от страха, спряталась за спину Госка. Выглянув, девочка увидела такое, что от удивления застыла на месте. Дзиппа, похлопывая быка по шее, вел его в хлев, а тот послушно шагал рядом и, ласкаясь, легонько подталкивал старика коротким тупым рогом.
И зарезали Домбая тоже с помощью Дзиппа. Если бы не воина, жить бы еще бугаю да жить… Дзиппа в тот день куда-то исчез. Все оставшиеся в селе мужчины, а было-то их всего пятеро, пытались вывести из хлева быка, но тот никого к себе не подпустил. И тогда в поисках Дзиппа обегали все село, нашли и привезли старика на ферму. Бык доверчиво потянулся к нему.
— Идем, Домбай, — приговаривал Дзиппа, — идем…
Он похлопывал бугая по холке, шептал ему что-то ласковое, и Домбай лег на землю и позволил связать себе ноги. Дзиппа тут же ушел, чтобы не видеть, как быку перережут горло…
Тогда-то Серафима и поняла, что о силе человека нельзя судить только по его росту.
Сейчас слова старого Дзиппа для Серафимы, как спокойный дом в мирное время…
…Маро работала сноровисто. Корни, которые нельзя было перерубить лопатой, она рассекала топором: земля так и летела от ее лопаты. Когда окоп вырыли на четверть, Госка отошла в сторону, оперлась на черенок лопаты и с трудом выпрямилась. А в движениях Маро все не чувствовалось усталости. Серафима загляделась на ее руки — сильные, как у мужчины. Девушка не раз слышала об этих руках, но в работе их видела впервые. Эти непомерно длинные руки заметили еще на жатве. Серп Маро сверкал как молодой месяц: говорят, она сама заказала его кузнецу. Хватить таким серпом раз-другой — и сноп готов. Все у Маро было особенное: и сноп тяжелее обычного, и миску ее шутя называли котлом, а ложку — ковшом…
— Уберегут ли нас эти ямы? — сомневалась Госка. — А если бомба свалится прямо сюда, на нашу голову?
— Бомбу с глазами пока еще не придумали, — сказала Маро, — а простая не различит твою голову среди других!
— Окоп накроем пружинной сеткой от кровати, и бомбы будут отскакивать в сторону, — улыбнулся Дзиппа. — Легкие отскочат, а тяжелые они на нас тратить не станут. Не такие уж они богатые!
Когда поговорили о бомбах, Госка ушла в дом, чтобы приготовить обед. В яме теперь стало тесно, и копали по очереди. Копали, пока не дошли до каменистого слоя.
— Без кирки нам не обойтись, — сказал Дзиппа.
Он вытер рукавом пот со лба и пошел через огород к своему дому.
— Я сбегаю! — бросилась вслед за ним Серафима.
— Нет, нет, — обернувшись, замахал рукой старик. — И кирку возьму и заодно на свою старуху взгляну…
Когда Дзиппа скрылся, Маро вздохнула:
— Не нужно было его отпускать. Ему неудобно, что на стол не ляжет кусок хлеба, принесенный из его дома… А его жена, эта скряга чертова, опять спрячет руки под передником — ничего, мол, в доме нет. Господи, и как он терпит ее! Из-за скупости ее всю жизнь ходит, опустив голову, людей стыдится…
Дзиппа вернулся, принес кирку и лом.
Кирка, высекая искры, дробила камни. То, что не брала кирка, ворочали ломом.
Серафима устала, руки ее онемели, на пальцах вздулись волдыри, но она не смела остановиться, отдохнуть хоть немного, потому что Маро должна была отдыхать раньше ее.