Дзиппа проснулся в холодном поту.
Он попытался забыть увиденное, повернулся на правый бок, закрыл глаза, но сон не шел к нему.
Он боялся лишний раз пошевелиться — не дай бог проснется жена, и слушай тогда ее разговоры. Дзиппа никогда не был с ней слишком откровенным. Вечером, когда старик вышел на лай собаки, он видел, как вооруженные люди сновали по двору Уалинка. Единственная правдоподобная мысль, пришедшая ему в голову, заставила его похолодеть. Страшно было глянуть во двор Уалинка. Дзиппа загнал собаку в хлев, бросил ей кусок чурека и поспешил вернуться в дом. Жена приготовилась слушать его, но он сказал всего лишь:
— Наверное, это солдаты. Не разглядел хорошо.
— Ну да? — усомнилась жена. — Что понадобилось солдатам в доме Уалинка?
— А этого, кроме них самих, никто не знает. У военных людей свои секреты…
На днях, вернувшись с уборки кукурузы, Дзиппа повел усталую лошадь на водопой. Коня он оставил наверху, а сам спустился с ведром вниз, к реке. Когда, набрав воды, он возвращался, между домом Госка и его собственным ему почудилось что-то странное — то ли человек, стоящий на четвереньках, то ли овца, бредущая к дому. Дзиппа удивился еще больше, когда эта странная фигура повернулась резко и исчезла, будто сквозь землю провалилась. Ошеломленный старик, вернувшись домой, сел за стол, подпер голову реками и задумался. А жена все вертелась рядом, подозревая неладное, расспрашивала его, надоедала, но он отмалчивался. Тогда, рассердившись, она проворчала:
— Что-то скрываешь ты от меня, по глазам вижу, не зря они у тебя скачут, как всадники…
Теперь Дзиппа думал, что между фигурой, стоявшей на четвереньках, и солдатами, суетившимися во дворе Уалинка, существует какая-то недобрая связь, и мысль старика снова и снова возвращалась к Кайти. «Дай бог, чтобы это не оказалось правдой, — пытался успокоить себя Дзиппа, — чтобы я посмеялся над своими подозрениями».
Хоть Дзиппа и чувствовал, что день не принесет ему успокоения, ему все же хотелось, чтобы утро наступило поскорее, ведь за работой забываются и горе, и печаль.
Он задремал ненадолго, а когда открыл глаза, уже начинало светать. Старик поднялся, натянул свои залатанные брюки, надел вязаную шерстяную рубашку, сунул ноги в чувяки и, выйдя на крыльцо, остановился в раздумье. А солнце поднималось все выше, и Дзиппа долго смотрел на восток, алеющий светом зари, потом на село, на крыши домов, выглядывая, кто из соседей уже начал топить.
Зайдя в дом, старик свернул цигарку, подошел к печке и открыл железную дверцу…
Даже в то счастливое довоенное время, когда не надо было ходить по соседям за огнем, в доме Дзиппа печь растапливали без спичек. Дзиппа говорил: «Очаг — это сердце дока, а сердце работает даже тогда, когда человек спит». Буковую чурку бросали в печь, когда та уже догорала, засыпали золой и прикрывали дымоход. Разгреби рано утром золу — и сверкнут золотыми искрами жаркие веселые угольки…
Дзиппа нашел в печи уголек, маленький, величиной с бусинку, вытащил его щепкой и закурил. Старику показалось, что огоньки в печи вот-вот погаснут, затянутся пеплом, и он выдернул из полы своей телогрейки немного ваты, положил на вату уголек и понес его во двор. Набрал в сарае сухой соломы, сунул в нее вату с огнем и стал размахивать руками. Когда солома разгорелась, он поспешил с ней в дом, к печке. «Дым из нашей трубы должен подняться раньше других дымов. — думал старик. — Соседки не должны тревожиться об огне. Пусть идут к нам. Что ни говори, — улыбнулся он про себя, — а в нашем доме все же есть мужчина»…
Во время завтрака Дзиппа решил так: «Скажу-ка я Госка или Маро, чтобы они сходили к Уалинка, позвали ее на уборку кукурузы, а заодно пусть выведают, что же у лих все-таки случилось»…
Вскоре во дворе послышался голос Маро. Дзиппа повернулся к жене:
— Пойди-ка, позови ее сюда.
— Не войдет она в дом так рано, — ответила жена, — постесняется.
— А ты придумай что-нибудь, скажи, что я забелел и хочу ее видеть.
Маро вошла в комнату, остановилась у порога. В руке она держала совок — за огнем пришла.
— Что с тобой, Дзиппа? — спросила она. — Захворал, что ли?