— Разве ты не видела, как он низко пролетел? — тревожилась Серафима.
Госка вернулась из вчерашнего светлого дня в сегодняшний.
— Солдат в селе уже нет, — сказала она, — ушли солдаты… А мы на что ему сдались?
— А если он начнет бомбить?
— Кого же он будет бомбить? — усмехнулась Госка. — У нас тут кроме чапельника ничего нет.
Она снова погрузила руки в араккаг.
Ей все еще не хотелось возвращаться в сегодня. И виделось ей — радостью наполнен их двор, такой большой радостью, что ей и в трех дворах не уместиться. Празднично убраны комнаты и кухни соседок, которые пекут свадебные пироги… Лучшие парни села ведут невесту под руки. Она пока еще не знает, как ступать ей по этому двору, как войти в этот дом. Шаги ее осторожны, словно она боится споткнуться…
Звучит громкая песня:
Песня и гармошка ведут невесту к старшим, к Госка…
А Серафиме ничего больше не осталось на этой земле, только нож, висящий острием вниз и готовый упасть в любую минуту.
Девушка слушала, слушала…
Где-то за селом, над обугленными стенами разрушенной фермы снова возник зловещий гул. Время побежало, выплеснулось, как вода из опрокинутой чаши. Надо было это-то делать…
Серафима схватила мать за руку и не отпускала ее.
— Опять летит! Бежим! Я без тебя не пойду!
Небо лопнуло, разлетелось железными осколками…
Серафима потащила мать в убежище.
Теперь между ними и искалеченным небом было еще немного пространства. Серафима села, прислонившись спиной к стене и руками упираясь в пол. Земля приятно холодила руки, успокаивала. Девушка заметила, что сидит на соломе, и вспоминала как Дзиппа принес солому из сарая и сказал:
— Это вам вместо дивана…
Солома таила в себе едва ощутимую влагу и тепло, и страх Серафимы понемногу проходил.
— О, господи всеславный! — услышала она голос матери. — Возьми под свое крыло и защити тобою созданный народ! Услышь слова тех, кто честно жил на этой земле и не успел насытиться жизнью…
Слова будто склеивали трещины раненого неба. Слова вспыхивали искрами надежды, доносили до усталого солдата улыбку любимой девушки, слова становились броней для идущего в атаку, броней, которую пуля не берет…
По праздникам Госка пекла три пирога, складывала их в деревянной тарелке один на другой. Когда муж работал с ночевкой или праздник заставал его в пути, Госка посылала за кем-нибудь из мужчин-соседей. Сама она никогда не брала в руки рог с аракой, чтобы произнести тост.
Теперь слова матери возвращали Серафиме свет дня.
Девушке не верилось, что будущее возможно, и мыслями она бежала в прошлое. Там была радость, бескрайний мир. Там она оставила тропы, по которым не успела набегаться вдоволь. Тогда она не знала, сколько ей лет — ее годы считали старшие. Старшие считали и годы соседского мальчика Кайти. Мать Кайти Уалинка говорила:
— До пасхи оставалось еще три недели, когда родился Кайти.
Госка улыбалась:
— А у нас Серафима родилась, когда до пасхи оставалась неделя, а может, и еще меньше.
Между первой и второй пасхой было много месяцев, еще больше дней, и все это укладывалось в два года. Но ни Кайти, ни Серафима не задумывались о времени. Когда играли в лапту, никто не спрашивал, сколько тебе лет. Надо было уметь уворачиваться от мяча и быстро бегать…
Играли в прятки. Соседские мальчишки и девчонки. Чем больше играющих, тем интересней игра. Каждое место, где кто-то прячется, — новая загадка. Пройти мимо этого места, значит быть обманутым. Сколько тайников найдешь, столько раз выиграешь. Все уже водили — кто два раза, кто три. Кайти же и Серафиме пока еще не пришлось жмуриться, считать громко, с паузами до ста, закрыв лицо кепкой, пропахшей потом. Мальчишки и девчонки старались изо всех сил, чтобы Кайти и Серафима проиграли.
Все давно уже привыкли видеть их вместе, как привыкают к двум колесам одной телеги.
Серафима ничего не знала и не понимала, пока не услышала однажды:
— Если бы не Кайти, рыбы Ирафа давно бы съели тебя…
Эти слова ей сказала мать в присутствии Кайти, как бы сообщая самую приятную весть. Эти слова не раз еще говорили ей, и она привыкла к ним, как к звездам, которые зажигались по вечерам. Уалинка, встречая Серафиму, всегда вспоминала, как сын ее спас на реке девочку. Кайти стал самой светлой мечтой Серафимы. Кайти — дерево, Серафима — его тень…