Серега выслушал Пупыря, выпил принесенную им водку, а потом самым бессовестным образом показал кукиш. Досада старика Софрона была так велика, что, возвращаясь домой, он не удержался и из двух ноздрей высморкался на боковое стекло старого газика, невесть зачем приткнувшегося за его сараем. Малость облегчив душу, он, все еще сумрачный, ввалился в дом, где его ожидал гость, вокруг которого хлопотала старуха. Своего племяша он не видел лет двадцать и теперь не узнал его в молодцеватом парне, который встретил Софрона скромной и сердечной улыбкой.
— А ладным ты, Васька, мужиком вымахнул,— сказал Пупырь, разглядывая плотного, белозубого племянника. Тот развел руками: дескать, какой есть.
— Ну, сказывай, как это ты удумал пожаловать? Аль случилось чего? Иван-то как?
— Да батя пока в порядке. А приехал я, дядя Софрон, проведать вас по-родственному, ну и поохотиться заодно. Отпуск у меня...
— На че это ты вздумал охотничать?— спросил Пу- пырь.— Гуси-лебеди улетели.
— Так на лис — жена шапку просит.
При упоминании о лисах старик снова помрачнел.
— Больно много вас развелось,— буркнул он,— откуда тут зверю быть.
— Но промышляют же потихоньку люди,—негромко и словно извиняясь произнес Василий.
Пупыря вдруг схватила тихая злость на этого новоявленного варяга, свалившегося на его голову.
— Промышляют! А ты что — великий промышленник? Знатный стрелок?—наклонив набок голову и выставив вперед бороду, спросил он.
— У меня, дядя Софрон, и ружья нет,—простодушно сказал племянник, и от такой наглости у Пупыря аж дух захватило.
— Дак ты че — лис с огурца стрелять наладился?— проговорил он, язвительно поднося к носу племянника соленый огурец, тарелку которых поставила на стол жена.— Иль на мое наметился вместе с припасами?
«Ну что за погань народ пошел,— кипело в душе старика.— Прикатил, стервец... Радуйся на него...»
Гость смущенно промолчал, отказавшись от продолжения разговора. Чуть позже, подобревший от подарка и поставленной выпивки. Пупырь сказал:
— Так уж и быть, Васька, одарю я тебя одной шкурой по дешевке, нехай твоя женка форс задает. Тридцатку дашь — и вся охота.
— Да не надо, дядя Софрон, я как-нибудь и сам добуду. Мне только чтоб ночевать было где и спросить тебя кое о чем. Вот, скажем, позарится лисица на эту штуку?—подцепил он вилкой кусок мороженого сала.
— Должна бы...—ответил Пупырь, удивленный не столько вопросом, сколько отказом племянника и уверенностью, с которой тот заявил, что добудет зверя. Видать не такой уж племяш простофиля, как ему показалось.
— Ты никак капканы приволок?—осторожно промолвил он.
— Капканы в наш век — пережиток,— произнес Василий, усмехнувшись.
— Чей-то?—не расслышал Пупырь.
— Я говорю — устарело это железо.
— А-а,—протянул Софрон.—Значит, ружья нету, капканов—тожеть. Тода, может, на сало с крючком будешь имать лису?
— На сало с пилюлями,— ответил племянник, и хотя голос его прозвучал добродушно. Пупырь заметил в темных глазах гостя насмешку. Теперь в них уже не было прежней почтительности.
— Ты мне не темни, парень,—насупился он.
— Я и приехал, чтобы начистоту. Только начинать надо издалека, в чем ты, дядя Софрон, не силен, потому что книг не читаешь.
— Поглядеть бы на твое чтиво, как доживешь до моего,
— Поживем—увидим, а книги все же—полезная вещь.
— Ну-ну...
— Вот, к примеру, один американец написал, как дотошный эскимос добывал белых медведей.
Племянник потянулся за бутылкой, налил в стаканы, и они чокнулись.
— ...«Сказание о Кише» называется рассказ. Не читал, дядя?
— Как же, кажиный раз, как утром глаза продираю, так сразу хвать—чё там медведи и эскимосы? В нужнике сижу и то изучаю.
— Напрасно ты так, дядя Софрон,—проговорил племянник, разрезая огурец продольными дольками.— Тот эскимос был умным, а может и писатель все выдумал, только выдумка дельной получилась. Так вот: брал эскимос китовый ус, сгибал,— гость взял двумя пальцами дольку огурца и изогнул ее посредине,—потом закатывал его в тюлений жир и шарики те разбрасывал. Медведь глотал ту приманку, а когда жир у него внутри растекался—ус делался вот так,—Василий разжал пальцы—долька огурца выпрямилась,—и порол зверю кишки. Эскимосу только и оставалось, что потрошить тех медведей.
«Брехня все это»,—хотел сказать Пупырь, но передумал.
— Так ты улавливаешь, дядя Софрон?—спросил Василий.—Что если бы лиса такую начинку проглотила? А?