— Хороший, — сказал мальчик, — дядя не хочет в гости.
— Идите к нам в гости, — сказал старик и теми же задушевными глазами посмотрел на меня.
— Вы знаете, мне нужно идти, — сказал я.
— Я буду плакать, — сказал мальчик старику.
— Он будет плакать, — сказал старик мне.
— Неужели ты будешь плакать? — спросил я и положил руку мальчику на голову.
— Он будет плакать, — подтвердил старик.
— Идите к нам в гости, — сказал мальчик. — У нас хорошо. У нас мама. И папа придет с работы.
— Мне нужно идти, — сказал я, стараясь говорить проникновенно. — Он плакал, я и подошел к нему.
— Ну побудьте у нас немного. Вы ведь не очень спешите, — сказал старик. — А ему будет приятно, он ведь маленький.
— Мне будет приятно, — сказал мальчик, не глядя на меня, а глядя на старика.
— Я вижу, вы не очень спешите. Пойдемте, я покажу вам наш сад, — сказал старик очень просительным голосом, как будто разговаривал не с мужчиной, а с маленьким ребенком.
— Наш сад, — подтвердил мальчик.
— Ну хорошо, — согласился я, — если уж так нужно. Да и я действительно не очень спешу.
Сад, небольшой, но развесистый, обступил дачку, и чувствовалось в этих безлистых деревьях, что не спят они, а уже просыпаются.
— Это Машенька, — подходил старик к одному дереву, — у нее сладкие и душистые яблоки. Их очень хорошо есть под вечер, когда ужин еще не приблизился и есть еще не очень хочется, но приспела охота пить. В такое время в городе пьют лимонад или минеральную воду.
— Машенька, — подтверждал мальчик.
— Она молоденькая и здоровенькая у нас.
Подходили к другому дереву.
— Это Зина, — говорил старик.
— Зина, — подтверждал мальчик.
— Плоды у нее немного твердые, но ароматные и с острым кисловатым вкусом. Из нее хорошо варить варенье. Напоминает ревень. Она совсем еще девочка.
— Девочка, — соглашался мальчик.
— А это репочка, — продолжал старик. — Ее плоды внешне похожи на репу. Но если варить компот, очень хорошо регулирует пищеварение. Кишечник, знаете ли, начинает прекрасно работать. Перистальтика…
— Пиритальтика, — пояснил мальчик.
— А это вишни. Это черноплодная рябина. Прекрасные настойки на ней. Вы обязательно отведаете. Вот придет с работы сын, и сядем за стол. Он у нас зоотехник в соседнем совхозе.
— Константин Константинович! — раздался из дачки женский голос, голос чистый, раздающийся ровно и звуком своим напоминающий какой-то аромат, может быть, как раз аромат черноплодной рябины.
— А у нас гость! — громко откликнулся старик.
— У нас гость, — крикнул мальчик. — Мы позвали дяденьку. Он совсем хороший.
— Так ведите гостя в дом. И быстро идите сами, бродячие люди.
— Какие мы бродячие? — сказал старик.
— Мы совсем не бродячие, — сказал мальчик.
«Это я бродячий», — подумал я.
На веранде среди жестковатого, чуть крахмалистого запаха керосина и сытых опьяняющих паров борща с привкусом соленого арбуза стояла большая рыжая женщина, и от этого казалось, что среди веранды светит луна. Низкая луна осенней ночи, когда она встает багровая. Густо стекали с головы ее и покачивались поверх спины алые и явно некрашеные волосы, тяжело завязанные в огромный узел, как иногда завязывают хвосты лошадям. Лицо женщины было тесно усажено веснушками — так полной осенью закрывает листвой лесную поляну. Лицо смотрело на меня добро и весело.
— Добрый вечер, — сказала мне женщина и посмотрела на мальчика. — Опять привел гостя. Так уж он любит гостей, прямо плачет, когда гостей нет. Проходите, сейчас муж, придет, и поужинаем.
Она взяла меня под руку и провела в прихожую, взяла мое пальто, пригласила в гостиную. Гостиная, наполненная мебелью и разными привлекательными предметами, встретила меня уютом и теплом. Здесь добродушно и спокойно устроились телевизор с огромным зеленоватым экраном, длинный приемник на высоких ножках, стеклянный книжный шкаф почти во всю стену с множеством книг, вдоль соседней стены длинная полка с пластинками, среди комнаты полированный круглый стол, белый, и белые же полированные стулья, в углах по мягкому креслу; на книжном шкафу — фарфоровый голубоватый дог, дог лежит и смотрит в сторону поверх людей на пританцовывающую рядом с ним фарфоровую цыганку в красном длинном платье и с бубном в откинутой руке; над входной дверью — широкие лосиные рога, и на одном роге лежит ветка дуба, на другом — ветка клена, листья ссохшиеся, но еще яркие; на телевизоре тоже фигурка, уже бисквитного фарфора, — девушка-спортсменка, она катит широкий обруч. И в комнате пахнет печеньем, конфетами и каким-то косметическим кремом или зубной пастой.