Все четыре года в колледже Оливия либо сидела за учебниками, либо рыдала, что не способствовало приобретению друзей. Сразу после колледжа она вернулась в Нью-Йорк, где когда-то выросла в небольшой квартире рядом с Парк-авеню, которую мать купила на алименты Уильяма. У ее матери были знакомые в «Глянце», и Оливия, все еще нелюдимая, немного ожила. Работать в журнале мод, таком как «Вог» или «Глянец», всегда было ее мечтой. За этот первый месяц, когда у Оливии нашлось о чем подумать, помимо Зака, отношения с матерью заметно улучшились.
Она больше не думала о беременности. О родах. О новости, которая так безжалостно на нее обрушилась.
– Почему он не кричал? – спросила шестнадцатилетняя Оливия у медсестры.
– Потому что умер, – грубо ответила та. – Мертворожденный.
Она потеряла сознание, а когда очнулась, оказалась одна в маленькой душной комнате. Вспомнив слова медсестры, Оливия заплакала, а потом у нее началась истерика. Прибежала та же самая медсестра и велела ей «прекратить весь этот шум», потому что уже ночь.
После того несчастья у нее осталась лишь мать. Отец не хотел ее видеть. Сестры понятия не имели, что Оливия была беременна и провела девять месяцев в доме для незамужних матерей на севере штата Мэн. Они не знали, что сначала ее заставили отдать ребенка на усыновление, а потом, когда он родился, ему не суждено было сделать ни единого вздоха. После всего этого Оливия еще дальше отдалилась от сестер, а других родственников у нее не было.
Имя отца помогло Оливии получить работу в «Глянце», там она все это время и работала. Пять лет. Она начинала в качестве ассистента редакции в отделе Вивиан, и с тех пор ее дважды повышали. Дездемона часто намекала, что она может рассчитывать и на место самой Вивиан.
Слезы обожгли глаза, и Оливия отложила статью и посмотрела в окно. Январский ветер кружил в воздухе хлопья снега. Несмотря на то что в квартире было тепло, а ноги были укутаны одеялом, Оливия дрожала. Сама мысль о том, что она может украсть место начальницы, пока та находится в декретном отпуске – недельном декретном отпуске, – вызывала у нее отвращение. Иногда Оливия подумывала о том, чтобы уйти из «Глянца», но работа в журнале ей нравилась. Она была создана для нее. Несмотря на оскорбления и подлости, которые всем там приходилось выносить, в «Глянце» Оливия нашла не только работу, которую любила, но и стабильность. А с такой матерью, как Кандас Герн, Оливия давно научилась не обращать внимания на оскорбления. Вот подлости – это уже другая история. Это только снаружи мать была твердой, внутри же она была мягкой, словно зефир. А вот Дездемона Файн была тверже кремня снаружи и изнутри.
Боковым зрением Оливия заметила, что на автоответчике мигает красный огонек. Она была так поглощена воспоминаниями и работой, что совсем забыла проверить сообщения.
Оливия выбралась из постели и нажала на кнопку воспроизведения,
– «Ливви, дорогая, это мама. Я тут виделась с Баффи Кармайкл. Ты же помнишь Баффи, милая? Она руководит столькими благотворительными проектами! В общем, Бафи об молвилась, что ее сын, Уолтер, недавно разошелся со своей девушкой. Я, разумеется, дала Баффи твой номер телефона, так что жди звонка. Он очень богат. Она показала мне фотографию, он, конечно, не Орландо Блум, но в твоем возрасте непозволительно быть разборчивой, только в доходах. Пока, дорогая. Ах да, и мне кажется, тебе следует все обдумать и изменить решение по поводу завтрашнего дня. Мне бы очень хотелось быть рядом, когда ты узнаешь, что тебе оставил твой отец. Пока».
Оливия закатила глаза. И ради этого она выбралась из постели? И почему мать не может разговаривать как нормальный человек?
«В твоем возрасте…» Не надо. Оливии было всего двадцать девять. Она еще молода. И ей плевать на то, как мужчина выглядит и сколько он зарабатывает. Переехав в Нью-Йорк и начав работать в «Глянце», Оливия встречалась со многими мужчинами: аспирантами, директорами предприятий, водопроводчиком, поваром, механиком и психотерапевтом. Список можно было продолжать до бесконечности. Она встречалась. Она занималась сексом. И все. Она пыталась, действительно пыталась влюбиться в некоторых из этих мужчин, пыталась построить настоящие отношения, но часть ее, самая важная, самая глубокая часть, не хотела выходить из своей скорлупы. Когда-то она это сделала. С Заком. Но похоже, любить так сильно возможно лишь раз в жизни.
Втайне Оливия надеялась, что это не так. Ведь в первый и последний раз она любила, лишь когда ей было шестнадцать.
«И нет, дражайшая мамочка, никуда ты завтра со мной не пойдешь». Завтра, в пятницу, тридцатого января, Оливия должна была получить письмо отца у его поверенного. Конверт на ее имя. «Открыть не раньше и не позже тридцатого января».
Оливия понятия не имела, что могла означать эта дата. Почему именно тридцатое января? Какое-то странное число, но нельзя исключать, что этот день что-то значил для отца.
Сестра Оливии Аманда получила свое письмо месяц назад (тоже в строго определенный день). В нем говорилось, что она получит особняк на Манхэттене стоимостью в миллион долларов, принадлежавший их отцу, если в течение месяца будет следовать куче смешных формальных правил, таких, например, как не выглядывать из определенных окон и не заходить в определенные комнаты. Отец даже позаботился о том, чтобы найти человека, который следил бы за Амандой, чтобы та выполняла все эти глупые правила. И человек этот стал в конце концов мужем Аманды. Счастливые молодожены, передав особняк детской благотворительной организации, отправились в свадебное путешествие.