Нелегко возвращаться туда, где уже нет дорогих людей. Если крикнуть с порога: «Вера!» — эхо пронесется по знакомым коридорам и, нигде не споткнувшись, вернется к нему — совсем одному в новогодний вечер.
Тропинка, которая вела к санаторию, петляла между высоких, к вершине густоветвистых сосен. Тускло мерцая, перебегали тропинку тени, иногда с ветвей падал снег, а на столбе заброшенно светился огонек лампы. Месяц назад вечером Иван так же шел к санаторию. Земля и лес ждали снега, а он — выздоровления.
Позади остался столб с тусклым фонарем и ржавыми останками репродуктора. В подростковом санатории, куда шел переночевать Иван, всю войну был эвакуационный госпиталь, и репродуктор, прибитый на столбе, сообщал сводки информбюро. Гуляя в лесу, раненые садились под деревья и молчали.
Иван вспомнил, как однажды вышел из палаты на свет ночника. Нянечка за покрытым белой скатеркой столом не дремала, он спросил: «Что не спите?» — «Вы, школьники, бедовый народ. Напроказите», — хмуро сказала нянечка, но не прогнала. Она давно работала в санатории. «Пришла девчонкой, еще до войны, — рассказала, — когда командиры лечились. Все больше люди хорошие». Никого из них она потом не встречала.
После этого разговора Иван с Верой гуляли по лесным тропинкам, словно стеснялись кому помешать.
В лунном свете здание санатория серебрилось, как прожилки в скальном разломе. Иван увидел лестницу на чердак, округлость бревенчатых стен, ставни первого этажа и вспомнил: в черном отцовском полушубке, с шапкой под мышкой он объясняет Вере, как закрывать ставнями окно: «Надо развернуть их, как гармошку, и, прижав к окну, перепоясать кованой полосой, а узкий стальной наконечник пропустить в комнату через стену — в ней круглое, с пятак, отверстие…» Вера щурилась от солнца и отвечала, что впервые живет в доме со ставнями. А Иван рос в пятистеннике деда. Мальчуганом, когда расходилась метель, он вынимал кудель из отверстия для штыря и, прислонив ухо, слушал бурчание непогоды. Тонкой струей, принося запах снега, в комнату врывался морозный воздух. Утром бабушка открывала ставни, и он слышал сквозь сон, как за окном скрипят ее подшитые валенки.
Иван вдруг ясно представил: на дворе большой снег, глубоко в небе мигают звезды, в Битевском поселке, за полем, лают собаки, стынет непокрытая голова, а он, стоя на крыльце, думает; «Где-то живет девочка, которую я полюблю». Тогда ему казалось, что девчонки не могут любить и выбирать по сердцу. Ощущая любовь, как боль, Иван не мог поверить, что ее может вынести тоненькая, в радости светящаяся Марина, соседка по дому, или одноклассница Люда, которая однажды, по дороге из школы, обняла его, когда они, пятиклассники, возвращались домой среди гаражей, и он подумал: «Не может быть, чтобы Люда полюбила меня». Девочки были тайной. Трудно было представить, что они могут плакать из-за парня, переживать, когда он говорит с соседкой по парте веселее обычного.
Иван остановился под окнами санатория, потрогал ставень. Тот подался без лязга и скрипа. Тени от сосен полосовали осветленный луной снег. Иван медленно обошел дом. У входа, на расчищенной от снега площадке вчера стояли автобусы. Отдыхавших отвозили из санатория прямо к вокзалу. На перроне Иван с Верой долго стояли у вагона, а проводник, махая желтым флажком, торопил: «Простились — и будет!» Потом, ночуя на вокзале, днем гуляя по новогоднему городу, Иван впервые ощущал одиночество. Родственник, у которого он собирался остановиться, уехал по делам в Карелию, а Иван думал, что, как и год назад, летом, они сядут за стол, зажгут лампу с зеленым абажуром и он расскажет дяде о том, что отец его по-прежнему дежурный по вагонному парку, мама все так же ходит на завод пешком по улице Кирова, мимо обмелевшего озера, и не увольняется, хотя работа с кислотами. В последний день старого года не было солнца, и, гуляя по улицам города, Иван перебирал в памяти все, что было связано с Верой. Провожая ее, он не знал, что вернется в санаторий и это будет, как пробуждение.
Держа в памяти заледеневшие окна вагона и руки проводника, не пускающие Веру из поезда, и ее плачущий крик: «Не забывай!», Иван постучал в дверь санатория. За спиной кто-то живой прыгнул с высоты. Он вздрогнул и обернулся — это с поля прорвался ветер и сбил с дерева снег. Потом ветер ткнулся в темные окна — они ответили перезвоном. Здание санатория больше не походило на отваленный от скалы валун, Иван чувствовал: там есть живая душа — и стал бить в дверь кулаком. Окна не зажигались.