Когда бегемот открыл и угрожающе показал безобидную, со стертыми зубами, пасть, к нему подошла молодая в черном спортивном трико служительница, тронула плетью.
— Господи, мучения-то какие принимают, — как в темноту, сказала за спиной Челядина женщина в простенькой кофте.
До закрытия зверинца оставалось не больше часа, когда Иван Челядин решился постучать в дверь жилого вагончика. Ему не ответили, и он сам открыл дверь.
— Пришел? — спросил грузный человек в белой тенниске.
— Как видите.
— Оформился?
— Да, — негромко ответил Иван.
— Что так невесело?
— Да сложно у вас…
— Не понял. — Директор усадил Челядина в обшарпанное кресло и стал внимательней, чем раньше, разглядывать.
— Так где учишься?
— В пединституте, на историческом.
— Через сорок пять минут заступишь. — И директор пошутил: — Через урок, значит.
— Я пойду. Гляну, как зверей кормят. — Челядину было неловко под равнодушно-пытливым взглядом директора.
— Успеешь. Месяц здесь простоим. Хочешь, оставайся с нами до осени.
— Спасибо, конечно. Но не знаю…
— Верно, не торопись! Может, и не понравится. Вы, студенты, капризный народ.
Иван промолчал.
— Мы три дня как приехали, и все жара несусветная. У вас в июле всегда так?
— Нет. Просто на этот раз засуха. Поля горят.
Директор кивнул задумчиво:
— А у нас Марс-волчище помирает… Есть в ваших лесах волки?
— Говорят, они в Казахстан подались. Рыси недавно пришли из тюменских лесов — в газете писали.
Директор глянул в окно.
— Мотает нас по свету. Летом — Урал, Сибирь, зимой — в теплые края, в Ташкент — хлебный город.
— Звери маются…
— А чего им… Кормят, поят, как на курорте.
— Вы же их в закрытых вагончиках, да по дорогам. А у нас дороги… Пыль столбом. Задохнуться можно.
— Да нет, юноша. Моему зверью такая жизнь в радость. Они почти все — бывшие циркачи, отработали свое, на покое. Что лучше зверю? Укол, после которого ничего, или хоть в клетке, да солнце видно? Ну, парень, собирайся. Осмотри клетки — все ли заперты. И не спи.
Директор мрачно ушел, а потом и служители, которые жили неподалеку в вагончиках.
Иван проверял замки, когда за бывшим ипподромом, у железнодорожных путей, высветив часть зверинца, загорелся прожектор. Можно было не ходить по кругу, как часовому, а сесть в уголке, где не доставал прожектор: вагончики с клетками были, как на ладони.
Челядин тщательно проверял засовы. Метался леопард. Тигр стоял, потупив могучую голову. Волки лежали, распластавшись, вытянув морды на передние лапы, и ровно дышали. Иван прислушался. Крайний к нему старый волк дышал чаще и с хрипотцой. Челядин подошел к клетке вплотную:
— Марс. Марсик. Болеешь?
Марс поднялся и просунул острую морду сквозь прутья решетки.
— Где ты родился? В степи?
Волк напружинился, сухие ноги стали подрагивать, грудь раздалась, спина выгнулась. Он задрал морду, коротко взлаял, раздул горло и завыл страшно и одиноко. Звук ширился, рос и обрывался высоко в небе. Волк всхлипывал и снова тянул свою песню.
Утром, сдав хозяйство, помня тягучий, беспокоящий звериный запах, Челядин пошел домой. Его встретили разговором, но он закрылся в комнате и уснул.
Надвинулось забытье. Иван увидел себя на конюшне, где давно не бывал. Пахло деревом и опилками. Ловкий человек с хлыстом в руке говорил, что выведет во двор жеребца, а Челядину и еще двум студентам он велел стать в проломах забора — конь мог рвануться на волю.
Человек с хлыстом расставил всех по местам. Потом из темной, сырой конюшни, как со дна реки, он вывел длинногривого жеребца.
Жеребец вбил в землю копыта и фыркнул. Человек с хлыстом ловко отпрыгнул и рассмеялся. Тучи, как льдинки, бились одна о другую. Конь покосился глазом. Рокотал гром.
Широкогрудый, костистый жеребец огляделся — забор был высокий и крепкий.
Взметая из-под копыт песок, жеребец пролетел двор. Стоявший в проломе парень не двинулся, а когда до сшибки оставалось мгновение, вскинул руки. Жеребец, не сбавив бега, метнулся вскачь к другому пролому, где тоже застыл человек.
Потом конь опять играл посреди двора, бил хвостом и делал вид, что смирился, — Челядин знал это тайным чутьем.
Когда жеребец рванулся, Иван увидел надвигающийся конский лоб, копыта вразброс. Позади него была безлюдная улица — хотелось кинуться по ней без крика, но он вяло вскинул руки, и жеребец, вздыбив землю, скакнул в сторону, обдав запахом живого тела и пота.