Служители: тот, в кожаном фартуке, и другой, в черном комбинезоне, грузный директор в белой тенниске и остальные, мускулистые, напряженные, которых Челядин раньше не видел, брали медведя в кольцо.
— Загоните медведя в клетку! — командирским голосом крикнул директор. — Все в оцепление! Ты! — крикнул он Челядину. — Чего рот раззявил?
Медведь не оглянулся на знакомый голос, а осторожно двинулся к испуганно косящему человеку.
Служители держали в руках веревки. Директор в мокрой от пота тенниске обошел медведя и закрыл собой человека.
— Чего же ты, а? — сказал он медведю. — Из клетки вышел? Нарушаешь? — У директора был будничный, спокойный голос, и Челядину показалось — ничего не случилось и все просто.
— Ну устал… — говорил директор. — Понимаю. А я не устал? Жарко. Иди в клетку. Прошу тебя. Зачем людей напугал? Ай-яй-яй! Нехорошо, брат.
Медведь вскинулся на задние лапы, и сразу с четырех сторон его шею захлестнули арканы. В небо кинулся медвежий рык. Животные забились в клетках, истошно крикнули обезьяны, раскинул крылья орел.
Служители затягивали петли, медведь рвал арканы из рук, греб под себя траву.
— Осторожно! Не задушите! — кричали в один голос директор, женщина в спортивном черном трико и Челядин. — Опутайте веревками!
Задыхаясь, медведь тащил за собой людей, но перед ним уже не было ни мужчины с косящим взглядом, ни директора в белой тенниске. Только гиена бегала по клетке, подволакивая задние короткие лапы.
Медведь почувствовал жажду, ветер принес лесной воздух. Он услышал, как сурово кричат в клетках медведи, и это были прощальные голоса.
— Нехорошо получилось, — тихо сказал директор, когда служители сгрудились вокруг медведя.
Челядин поглядел, как они суетятся у бездыханного зверя и, опустив голову, медленно пошел к выходу.
— Куда? — крикнул директор.
Челядин шел, похожий на слепого. Пахло полынью и потом, надрывалась милицейская сирена. Солнце, казалось, не клонилось к закату. Облака разбросанно кружились в небе.
Ни слова не говоря, билетерша отворила ржавую в петлях дверь, и он пошел не к людям, которые ждали известия, а в сторону железнодорожных путей.
Пройдя по густой крапиве, брошенным старым шпалам и «башмакам» путейцев, он пошел вдоль железнодорожной колеи.
Скоро он вышел к улице Станционной. Навстречу спешил невысокий старичок в круглых очках, в мятом шевиотовом костюме и начищенных сапогах.
— Сынок, где здесь чайная будет? — спросил старичок.
Иван указал на столовую.
— Пиво там есть?
— Нет. Пиво в ресторане.
— Где же он?
— Так вот… — Иван показал на молчаливый пока ресторан.
Дед шел рядом и радостно говорил:
— Пива мне надо выпить. С 1966 года не пивал.
— А почему?
— Восемь операций перенес. А сегодня врач сказал: «Пей, Михайлович! Теперь можно!» Он ко мне-то приезжает, спрашивает, как здоровье. У него машина «Жигули» своя…
Тут Челядин как бы очнулся от глубокого сна и понял, куда идет.
Он вышел к старице реки и скоро был у крепких резных ворот. Нерешительно постояв у калитки, вспомнив, что бабушки нет дома, Иван легко и просто, как делал в детстве, перемахнул высокий забор. Его охватило чувство, что он во дворе давно не бывал, хотя три дня назад готовил здесь снасти к рыбалке, говорил с бабушкой, что идет наниматься сторожем, а она собиралась гостить в деревню.
В крепкой поленнице лежали дрова. В глубине двора стояли качели, которые давным-давно для него из старого турника смастерил дед. Иван сел на крыльцо и вспомнил, когда он, шестилетний, первый раз раскачался на них, вокруг качелей собрались домашние гуси, удивленно тянули и без того длинные шеи, словно хотели выведать — каково?
Звенькнула, с надсадным скрипом открылась калитка. Иван услышал знакомо шаркающие, родные шаги, поднялся с крыльца.
— Чего всклокоченный? — спросила, отдавая тяжелую сумку, бабушка.
— Ты с автобуса? — Иван решил ничего не рассказывать.
— Приехала. — С привычным кряхтением, опираясь рукой на завалинку, она взошла на крыльцо.
— Что так рано?
— Живы-здоровы, повидалась и обратно. — Бабушка нашла в кармане черной длинной юбки ключ и сказала:
— Пойдем.
— Душно в доме, — уклончиво ответил Иван.
— Что же? — Бабушка открыла замок. — Сегодня не робишь?
Иван виновато взглянул на нее, сел на крыльцо, отвернулся.
— Ты что такой? — вгляделась старушка. — На работу не взяли? — И, передумав уходить, она села под окном на завалинку.
— Да нет, — глядя за старицу, ответил Иван. — Не стал я работать. Ушел! — И обернувшись, повысил голос: — Да, сам ушел! Не выгоняли!