— Молодец, Нетунаев! — Он приказал, чтобы Москвина убрали с прохода, а когда солдаты, столпившиеся у лежащего в беспамятстве, расступились, Шинкарев, заторопившись уйти, носком сапога чуть подвинул его безвольные, тяжелые ноги. Денис Нетунаев задержал офицера рукой и сорвал с его плеч погоны.
Шинкарев схватился за револьвер, и тогда кто-то ударил его прикладом по голове…
Солдатское волнение перекинулось на весь 55-й Сибирский полк 6-го Сибирского корпуса: солдаты не подчинялись приказам, жгли костры, кричали немцам: «Войне конец!»
Волнение подавили. В 55-м полку из роты покойного Шинкарева по приказанию начальника 14-й Сибирской дивизии генерал-лейтенанта К. Р. Довбор-Мусницкого 25 ноября 1916 года без суда и следствия были расстреляны тринадцать солдат. На рапорте генерал-лейтенанта о случившемся царь Николай II написал:
«Правильный пример!»
Москвин же оправился от ран и после допроса в следственной комиссии вернулся в свой полк, но только во второй батальон, где в первый же день по прибытии один старый солдат-сибиряк сказал ему:
— Знаем тебя. Колокольчик твой громче тобольских колоколов громыхнул.
ЛЕСТНИЦА В НЕБО
У хорошо знакомой двери Николай Радченко стоял долго, не решаясь протянуть к звонку тяжелую руку. Когда карабинным затвором клацнул замок, лоб Николая покрылся холодной испариной, но перед матерью друга он предстал все тем же сосредоточенным, уверенным в себе человеком. С тех пор, как Нина Петровна стала пускать его в дом — это случилось полтора года назад, — лейтенант Николай Радченко бывал здесь каждые две недели, общаясь с Сергеем, ее сыном, как с самым что ни на есть здоровым парнем и старым товарищем.
— Давно тебя в милицейской форме не видел. — Ухватившись руками за подлокотники кресла, Сергей напружинился и, подрагивая всем телом, поднялся.
— Вы куда поедете, чтоб я знала? — привычно-обеспокоенно спросила Нина Петровна и сама же ответила: — На озеро? Только долго не засиживайтесь. Обещали грозу.
Сергей криво усмехнулся на ее заботу, сделал первый неуверенный шаг. Лейтенант шагнул навстречу, но друг бросил:
— Нет! Нет!
«Он стал говорить, как глухой — жестко и громко», — думал Радченко. Сергей шел мимо него, раскачиваясь, широко расставляя руки, будто балансировал на цирковой проволоке.
— Ты стал лучше ходить, — соврал Николай.
— Чего трепаться-то! — глядя в пол, подтаскивая почти не гнущиеся в коленях, словно закованные в гипс ноги, вздохнул друг. По его усталому, незагорелому сухому лицу блуждала не то ухмылка, не то гримаса недоверия и боли.
— Никола прав. Ты окреп, — провожая сына до двери, говорила Нина Петровна. — Но я хочу пожаловаться — ты не любишь ходить. Прирос к телевизору, за уши не оттянешь, а позавчера в газете писали, один альпинист тоже поломал спину, но проявил волю, тренировался, снова вернулся к работе, даже женился.
— Да ладно тебе агитировать, — не глядя на мать, обиженно сказал Сергей. — У него, поди, травма пустяковая была, а у меня… — Левой рукой он опирался на черную трость: вместо обыкновенной удобной рукояти у нее теперь было навершие в виде голой грудастой русалки, и это не понравилось Николаю.
Под тяжелыми ногами Сергея гулко бухала лестница. Лейтенант шел впереди и думал, что Нина Петровна никогда не простит его: ведь она четыре года не пускала его на порог, хотя знала, как он мучился и казнился.
Сильным толчком правой, сжатой в кулак, руки Сергей открыл дверь и зажмурился от ярко полыхнувшего солнца. Воздух был не по городскому чист и горяч, над лимонного цвета шафранами, росшими у подъезда — каждую весну их высаживала Нина Петровна, — с радостным гудом летал шмель. И Сергей вспомнил, как совсем маленьким мальчиком с зеленым краснозвездным самолетиком, изображая полет, он бежит по огороду, высоко вскинув руку, а копавшие картошку мама с бабушкой смотрят на него с одобрительной, счастливой улыбкой. «За что же такое?» — с мгновенно вспыхнувшей неприязнью к другу подумал Сергей.
Лейтенант давно возился у мотоцикла: что-то проверял в нем, открывал, закрывал краник. Все той же неверной походкой Сергей подошел к нему и сказал сиплым, будто перехваченным от волнения голосом:
— Порыбачим сегодня, лодку взял?
Николай кивнул на багажник, что означало: все, как всегда, на месте.
Мотоцикл, отлаженно и ровно урча, вынес друзей на улицу Коли Мяготина. Глухо порыкивали ярко-оранжевые КамАЗы, сине-бело-зеленые проносились «лады» и «москвичи», и Сергей с иронической улыбкой видел, как настораживались при виде милицейской формы друга водители встречных и соседних машин. Сергей любил ездить на мотоцикле: ветер тепло и упруго бил в лицо, все, что двигалось, шло, светилось, лежало кругом, было видно до мельчайших подробностей.