— Прошу прощения за свою глупость, — опасаясь гнева дворянина, поспешил извиниться и успокоить того дворецкий, уважительно поклонившись.
— Твоя наглость порой меня удивляет, — отчитал дворецкого Алес. — Я собираюсь посетить озеро, но сперва я хочу…
— Вы хотели бы взять меня с собой? — нагло перебил слуга господина.
— Нет, — совершенно спокойно произнес дворянин. — Я пойду один, просто сперва я хочу прогуляться по поместью. Но все-таки, не мог бы ты, к вечеру проводить ко мне Миру.
— Вы о той ник…
— Да! — закричал вампир. — Но учти, что если еще раз назовешь ее так, наказания тебе не избежать.
— Прошу прощения, мой Господин, — Равис попытался извиниться.
— Молчи, — перебил его Алес. — Твое слово давно уже ничего не значит.
Вампир устремил свой грозный взор на дворецкого, а затем, мгновенно одевшись, покинул внутренний двор дворца и зашел в левую залу, захлопнув за собой не столь огромную как парадная, но все же массивную дверь. Пройдя пару метров, по крайней мере ему так показалось, дворянин неожиданно для себя ступил на первую ступень центральной лестницы.
— Что? Как я сюда попал? — выходя из состояния глубокой задумчивости произнес Алес и, вдруг что-то вспомнив, добавил. — Здесь же должна быть комната горничной. Может быть, Марея сможет меня успокоить?
С одной стороны это звучало странно: господин хочет поведать свои душевные переживания служанке, с которой он связан лишь служебными обязанностями, но только так думал лишь сам Алес, но с другой: разговор с Мареей, разделяющей мировоззрение вампира, действительно способен был бы восстановить его душевное равновесие, а также решить тяготившие его душу вопросы.
— Вот только вспомнить бы, где точно находиться эта маленькая комнатушка, — Алес улыбнулся от стыда за свою оплошность и медленно зашел в пространство под лестницей.
Недолго осматривая стену, вампир увидел небольшую деревянную дверную ручку, выглядывающую из-под красной материи шерстяного ковра, спрятавшего под собой вход в тайную комнату. Непонятно почему, но такие убранство и украшения невероятно нравились предыдущей горничной
Доре, в прошлом бывшей рабыней Рависа, и тот в силу своей неведомо откуда взявшейся нелюбви к слугам поселил юную служанку в ту же комнату.
Постучав в дверь, дворянин принялся ждать то ли ответа, так и не полученного даже через пять минут, то ли появления самой девушки, которая, по его мнению или забытию, должна была сейчас находиться внутри и лежать на кровати. Так и не дождавшись, он ощупал ручку, почему-то не выкрашенную в привычный для всего дворца цвет деревянных вещей — темно-коричневый, да к тому же вообще не покрытую ничем, даже лаком, и дернул за нее, не ожидая, что дверь откроется. Приоткрыв ее немного, вампир произнес в образовавшуюся щель:
— Марея, простите, можно мне пройти?
Но ответом послужило молчание, породившее неведомую силу, заставившую Алеса совершить неприличный поступок и войти в чужую комнату без разрешения хозяина. Несмотря на то, что всецело дворец принадлежал вампиру, его отдельные части, в том числе и личные комнаты слуг или родных, являлись неприкосновенными, а проникновение в них могло обесчестить дворянина как минимум в лице семьи и прислуги.
Едва тело Алеса полностью прошло через небольшой проход образованный отчего-то не открывавшейся до конца дверью, его глаза взмолились всем богам за радость оказаться в слегка нарушаемой проходящими через ковер слабыми лучиками света тьме, в которой обычному человеку разглядеть что-либо было даже не сложно, а просто невероятно, но для вампира эта комната показалась бы чем-то, сравнимым разве что только с раем.
— Марея, если вы тут, то нижайше прошу прощения за вторжение в ваши покои, но мне… — Алес осекся на полуслове, потому что его глазам предстали две мраморные статуэтки, расположившиеся на рабочем столе горничной рядом с ножом для резки по камню. — Что это?
Подняв одну из них дворянин воскликнул от умиления, но потом, рассмотрев лица изображенных на ней вампиров и позу в которой они стояли, впал в состояние задумчивости, привычное его образу жизни. «Это же я и Марея… заключенная в мои объятия, положившая голову на мое плечо… " — пытаясь уловить смысл творения и понять желание горничной, рассуждал, застывши в подобной своему изображению позе, разве, что ни кого не обнимавший, Алес.
— Кто я для нее? — огласил он зародившуюся мысль вслух. — Просто ли господин или что-то большее? Неужели у нее есть какие-то чувства ко мне? И если есть, то что пробудило их? Моя теплота? Вряд ли…
Положив первую, вампир поднял вторую статуэтку, оказавшуюся еще не законченной, и еще более удивился от позы, в которой были запечатлены все те же герои. Они также были заключены в объятия друг друга, также тесно прижимались холодными мраморными телами, но их лица. Их лица были еще не закончены, но, несмотря на это, можно было легко понять, угадать, что мраморные Марея и Алес застыли, будто реальные вампиры, глаз которых коснулся жгучий взор Горгоны, когда их губы едва соприкоснулись, предсказывая будущий страстный поцелуй.
— Марея, прости, — произнес пораженный чувствами девушки дворянин. — Никто не может понять мои действия. Прости, верно, моя теплота, мои шутки, так похожие на комплименты, обожгли твое одиночество, и ты… полюбила меня. Но как… Но смогу… Смогу ли я ответить тебе взаимностью?
Алес замолчал, положил статуэтки на то же место, где те лежали до его прихода, вышел из комнатушки, аккуратно прикрыв дверь и, скоро покинув дворец, быстрыми шагами направился по тропинке, ведущей к воротам стен верхнего, а затем среднего ярусов, за которыми, на территории нижнего уровня, располагалось огромное неглубокое озеро, где вампир решил провести остаток дня и чуть-ли не всю ночь…
Когда Алес добрался до озера, солнце было уже в зените и нещадно жгло неприкрытую кожу вампира, почему-то игнорировавшего жар и созданную им боль. Расположившись под массивной кроной одного из священных дубов, отчего-то не уничтоженных отцом дворянина, Алес закрыл глаза и попытался разобраться в себе.
«Кто для меня Марея? — тут же зародилась в его голове мысль, от которой он мог оттолкнуться в своих рассуждениях. — Служанка? Нет. Одинокая девушка? Но это слишком поверхностно. Измученная судьбой дворянка, потерявшая свою кровь? Вряд ли, что на этом все кончается».
Его размышления продолжались долго. Тем временем солнце неумолимо стремилось к горизонту и, казалось, что вот-вот рухнет на землю или окунется в море, растянувшееся очень далеко от имения Атласских. Лучи стали меньше припекать, и вампир искушенный прохладой, тянущейся от озера, решил искупаться.
Разом сняв с себя всю одежду, он с разбегу прыгнул в мигом поглотившую его тело воду, оставив на том месте, где был за пару секунд до погружения, глубокую воронку, тут же сменившуюся водной гладью. Пробыв под водой чуть меньше минуты Алес всплыл и, сев на берег, стал наблюдать за резвящимися водомерками.
«Но Мира. Разве не к ней я пылал тем горячим чувством, которым меня некогда одарила сестра? — снова впал в раздумья вампир. — Разве не ее душевную боль я хотел изничтожить своей добротой и теплом? Разве не она та, единственная, которая помогла мне вновь вспомнить о том, что клан жив, пока жив я? Почему она не может стать моей женой? Почему она не может стать новым членом моей семьи? Потому что она человек?»
С последней мыслью Алес не выдержал и ударил о воду кулаком, обрызгав свое лицо и волосы, уже порядком высохшие, но по-прежнему достаточно мокрые.
— Да во имя ее святейшества Мракотени, — закричал на все озеро вампир, — судьба, за что мне эти испытания? Почему запрещен брак вампира и человека? За что?!
Ответом на его обращенные к чему-то нематериальному вопросы послужило эхо, почти в точности возвратившее слова дворянина ему же и обратно с другого конца водоема. Так и не успокоившись и не разобравшись в себе, разгорячившийся Алес вновь погрузился под воду и на протяжении долгого времени не показывался у поверхности, а потом всплыл у противоположного берега.