— В прошлом году Абрамович предоставил мне свою средиземноморскую яхту, и я целую неделю плавал между Критом и Кипром, там, где когда-то была Атлантида. Мои молодые спутники ныряли в аквалангах, надеясь отыскать на дне затонувшую амфору или осколок коринфской капители. А я, грешным делом, забавлялся с русалками, которых мне на борт поставляли греки-киприоты. Я вообще, надо сказать, люблю рыбную кухню и знаю толк в дарах моря. — Добровольский с завистью следил за послом, который в оптический прицел мог разглядеть каждую чешуйку на зеленоватом хвосте русалки, каждый стеклянный волосок на ее плотном лобке, каждое золотое колечко в розовой мочке уха, чудесные углубления подмышек, выбритых наголо отточенной кромкой раковины. — Знаете, мой друг, русалка в постели требует особого обхождения. Во-первых, ее нужно поставить в особую позу, чтобы не мешал хвост и вы, в конце концов, не оконфузились. Во-вторых, она сначала покажется вам холодноватой, и ее следует разогреть, по крайней мере до комнатной температуры. Она немножко пахнет тиной, но если вы любите морскую капусту, то этот запах покажется вам привлекательным. Попробуйте придать ей такую позицию, чтобы она стала похожа на греческую вазу, и тогда вы сможете опустить в нее свой букет. Но бойтесь оказаться не на высоте. Если вы будете не в форме и дадите слабину, она может раззадориться и защекотать вас до смерти. Многие моряки Древней Эллады поплатились жизнью, переоценив свои мужские возможности. Их находили на палубе полузатонувших кораблей, в чешуе, с ужасными засосами в области паха.
Между тем посол Киршбоу выбрал среди множества плещущих целей одну, что была ближе прочих. Молодая златокудрая русалка подплыла к кораблю и с любопытством разглядывала столпившихся на палубе гостей. Она чувствовала, что нравится, что ею любуются. Шаловливо выскальзывала из воды, обнажая молодые чудные груди, поддерживая их ладонями, так что восхитительно заострялись розовые соски. Ныряла, играя ягодицами, шлепая по ним узкими ладонями. Вновь выскакивала в фонтане брызг, с хохотом, сверкая жемчужными зубами. Киршбоу выбрал момент, когда шалунья подплыла совсем близко. Раздался выстрел. Из жерла вырвался стремительный ком, накрыл русалку сетью. Сжался, охватывая ячеей, помещая добычу в тесный кошель. Русалка не испугалась, принимая случившееся за продолжение веселой игры. Плескалась в сети, просовывала сквозь ячею прелестные пальчики с маникюром, грозя удачливому стрелку, который самодовольно распрямился. Улыбался, принимая поздравления.
Кошель с русалкой подтягивали на тросе к кораблю, подымали на лебедке. Наяда мягко извивалась в воздухе, озаряемая прожектором, отекала серебристыми ручьями, осыпалась стеклянной капелью.
— Ах ты, моя рыбка! — с нежностью воскликнул Добровольский, когда сеть с русалкой проплывала над его головой. Брызги падали ему на лицо, он жадно ловил их губами. Протянул к морскому диву свою склеротическую старческую руку, тронул сквозь сеть нежную грудь с целомудренным соском, на котором переливался бриллиантик пирсинга.
Русалку бережно опустили сквозь люк на нижнюю палубу, где ее должны были выпутать из сети и выпустить, как того требовала экологическая хартия, обратно в водную стихию.
— Да, так о чем мы говорили? — повернулся к Есаулу Добровольский, доставая батистовый платок и стряхивая с лица оставленные русалкой брызги. — Об этой странной особенности русских мыслить себя «мессианским народом». Об этой навязчивой идефикс, согласно которой русские считают свою историю «особым путем». Об этой вечной «исторической альтернативе», которая противопоставляет Россию всему остальному миру, искривляя нормальный ход времен, вставляя палки в колеса истории, отвлекая человечество от вселенской работы по объединению всех людей, по созданию единого, организованного человечества, управляемого единым просвещенным разумом…
Ни о чем подобном Есаул не разговаривал с Добровольским, но этот неожиданный поворот беседы показался Есаулу неслучайным. Хитроумный масон ничего не говорил и не делал случайно. Врт и теперь начало беседы сулило откровение, объяснявшее Есаулу скрытые пружины случившихся ужасных перемен.
— Мир всегда взирал на Россию как на огромного урода, зародившегося к востоку от просвещенной Европы, разраставшегося, словно гигантская опухоль, и занявшего в конце концов континент между трех океанов. Просвещенная Европа думала, как обезвредить урода, как умертвить его в этой гигантской матке между Карпатами и Хинганом, как вернуть русских в семью народов. Европа посылала в Россию своих посланцев, которые проникали в княжеские терема и царские дворцы, входили в доверие к русским правителям, пытаясь изменить уродливый вывих истории. Большинство из этих замечательных, просвещенных людей осталось неведомо, лишь некоторые запечатлели себя во времени, ибо так пожелало тайное общество, к которому они принадлежали. Вся русская политика — это борьба тайных обществ, окружавших царский престол, с упорным безумием русских вождей, возвращавших Россию на «особый путь». Россия — это внематочная беременность мира, оплодотворенного сбесившимся, прилетевшим из Космоса сперматозоидом…
Есаул вслушивался в произносимые фразы, стараясь угадать заключенный в них тайный смысл. По палубе, где они стояли, двигались гуляющие пассажиры, наслаждаясь теплотой чудесной бархатной ночи с уплывавшим заревом Москвы. К ним приближался посол Киршбоу, триумфатор, меткий стрелок, поймавший в ловчую сеть прелестную наяду. Вышагивал небрежной походкой баловня, которому нет равных. Приблизился, рассмотрел в сумерках носатое лицо Добровольского, его медно-красный парик. Изменил осанку. Вытянулся, как вытягивается солдат при виде офицера. Ноги его утратили вальяжную небрежность. Он сжал пятки, раздвинул носки, сделал несколько шагов, изображая пингвина. И Есаул тот час угадал в нем масона, посылавшего сокровенному брату опознавательный знак. Добровольский едва заметно кивнул, давая понять, что по тайному жесту брат опознан.
— Князь Курбский был послан к Ивану Четвертому в надежде образумить молодого царя, превратить из азиатского чудовища в просвещенного европейского монарха. Князь и его «тайные братья» преуспели во многом. Англичане, итальянцы, поляки были приняты при дворе. Музицировали, писали картины, возводили терема и дворцы. Однако демон русской истории возобладал. Курбский бежал в Литву, «братья» были схвачены опричниками и замучены до смерти в Александровской слободе — до сих пор над их могилами летают красные бабочки цвета кардинальской мантии. Началась великая смута, во время которой Россия вновь обрела черты чудовища, уповающего на «собственный путь». Храм Василия Блаженного — гигантское чучело, каменный скоморох, цветастый дракон «русского мессианства»…
По палубе приближался Куприянов. Его фигура породистого аристократа мелькала в свете окон. Он чему-то туманно улыбался, мечтательно щурился, как пресыщенный кот, заглядывая через поручень на темные маслянистые струи. Увидел Добровольского, преобразился. Вытянул руки по швам, склонил почтительно голову. Сделал ногами «пингвина» и прошлепал мимо, через несколько шагов возвращая себе поступь властелина. Добровольский лишь двинул бровью, откликаясь на знак.
Есаул вдруг прозрел — теплоход наводнен членами тайной ложи. Перед ним в красном парике стоит магистр. И если быть наблюдательным, то по жестам, походке и мимике можно выявить членов ложи, участников тайного заговора, направленного против России.
— Патриарх Никон внимал кружку просвещенных людей, приехавших к нему из Европы. Они убедили его исправить православные книги, чтобы Россия стала частью мирового христианства. Не отторгала себя во имя особой «богоизбранности», согласно которой Христос якобы выбрал ее как место Второго Пришествия. Никон внимал «тайным братьям», но потом мессианство одолело, и «братья» были кто изгнан, кто умерщвлен. Патриарх стал бредить скорым Пришествием, построил под Москвой Новый Иерусалим, куда молитвами зазывал Христа. Все кончилось крахом. Запылали костры старообрядцев. Патриарх был развенчан. Россию поразил ужасный раскол. Ново-Иерусалимский монастырь в своей гордыни и фанаберии являет образ безумной архитектуры, предназначенной для безумного замысла. В окрестностях Истры есть безвестные могилы замученных «братьев», на которых в солнечные дни появляются пятнистые красно-зеленые саламандры…