— А как же Новый год? — торопил рассказ нетерпеливый гость.
— Прекрасный был Новый год. Мы не дотянули до аэродрома каких-нибудь десяти километров. Вышли на шоссе, проголосовали. Через час я добрался до дома. К сожалению, не мог привезти к себе летчиков. Они спешили в аэропорт.
— Занимательная история, — раздалось рядом с Потаниным.
— Самое занимательное в этой истории он проспал, — пошутил Гаврилов. — Спасибо, Егорыч, за почин, — поблагодарил он Потанина и обратился к Елене: — А теперь твоя очередь, давай что-нибудь молодежное.
Елена ловко увернулась:
— Я уступаю свою очередь папе, пусть вспоминает молодые годы.
Гнатюк, человек молчаливый, тоже попробовал увернуться. Сначала заявил, что ни в какие чудеса вообще не верит и считает это глупостью, потом пожаловался на отсутствие таланта рассказчика.
— Разговоришься! — подбодрил его Гаврилов. И гости не отступались. Гнатюку пришлось взять слово.
— Ворошить так ворошить, — начал он. — Припоминается мне почему-то история, которая приключилась со мной в Сибири лет двадцать назад. Мы комбинат тогда строили к Северу от Ангарска, и жил я там один. Жена с дочкой остались в Москве и ко мне перебрались года через полтора. Наступил предновогодний вечер. Веселье, сборы. Товарищи поехали в город, в ресторан, а я отказался. Решил: раз семья в другой части света, нечего мне развлекаться. Отправил друзей и вроде обрадовался. Никто не мешает, позаниматься можно. Я на заочном учился, времени всегда в обрез. Ну разошлись все, общежитие опустело, и я затосковал. Ученье на ум не идет, потянуло к людям, к шуму. А был я в молодости человек бесшабашный. Быстро приоделся. Костюм новый, галстук, новое пальто с каракулем, шапка-пыжик, ботинки узконосые. В последний момент сообразил сунуть их в портфель и обуть валенки. Выскочил из общежития и припустил следом за друзьями в город. Они на машине, а я на своих двоих. Ничего, думаю, обогнать не обгоню, но за три часа семнадцать километров отмахаю и к проводам старого года успею. Был я и самолюбив. Мысль об эффекте, который произведу, появившись в ресторане, подгоняла меня и согревала.
Мороз стоял приличный, около тридцати. Чтобы не петлять по шоссе, решил я выйти к железной дороге и прямо — по шпалам, по великому сибирскому пути. Иду. В хорошем темпе иду. Давно пора быть чугунке, а ее нет как нет. В чем дело, не уклонился ли? Иду дальше. Спуск начинается, справа и слева — тайга, откуда бы? А из поселка я шел вырубкой. Мать честная, неужто действительно сбился? И куда теперь крестьянину податься? Назад, в гору — нет смысла. В лес — ни в коем случае. Ни горы, ни леса до железной дороги быть не должно. Значит, налево шагать, назад к поселку. Обидно до черта: мечталось о веселье, о горячем ужине, а пришлось топать обратно.
Пробежал километра полтора-два, смотрю — распадок. Остановился и окончательно понял, в какой переплет попал. Заблудился. Произвел, так сказать, эффект. «Давай, — думаю, — Гнатюк, оглядись внимательно, сориентируйся спокойно, сейчас важнее дела нет». Стою как памятник собственной глупости и от страха, что ли, никакого решения принять не могу. В тайге я, вот что ясно. Она загнала меня на эту невесть откуда появившуюся дорогу, которая давно стала дорожкой в ширину саней, не более... Ну, что говорить... Как ни старался под ноги смотреть, дорожку санную я скоро потерял и двигался напролом по снегу, царапая ветвями лицо. Мороз меж тем не до костей пробирает, а кровь леденит. Ноги, руки задеревенели. Портфель с парадными ботинками примерз к моим шерстяным перчаточкам. Где-то упал. Боль в ноге жуткая, а идти надо. Лег бы в снег, сил-то нет, но из упрямства иду. Слышу — собака лает. Иду на лай, затем — нечеткость впечатлений. Кто-то вроде бы подошел, и оказался я в тепле. Сажают меня на лавку, отдирают портфель, перчатки, снимают валенки. Потом боль дикая, я ору и прихожу в сознание. Вижу: парень. Он мне под ноги таз с ледяной водой сунул и руки в ледяную воду опустил, спас мои конечности, отошли они. И вот сидим мы за столом, лампа керосиновая горит. Мальчишка смотрит во все глаза. Ждет: кто я, кого спасал?
— Ну, — говорю, — давай знакомиться. Федор я. По батьке Игнатович. А тебя как звать?
— Иван.
— Смотри, имя русское, а на русского не похож.
— Я ойрат.
— Что за ойрат, — спрашиваю, — народа такого даже не знаю.
— Мы, — отвечает, — монгольского племени.
— Как же сюда лопал?
— Мать рассказывала, с отцом. А вы что же, на комбинате?
— Да, на строительстве. Как догадался?
— Шапки, — говорит, — у вас одинаковые и пальто тоже.
Ну разговорились понемногу, хотя Иван оказался не очень болтливым вроде меня. Он на зимовье с матерью жил, а мать у него, представьте себе, охотник. В этот вечер ушла к тетке в поселок Новый год встречать. Отца нет, погиб в тайге. Паренек оканчивал десятилетку и будущей осенью собирался в Иркутский университет.