Потом балерина в прозрачном облачке туники летала над ареной, чуть касаясь настила розовым башмачком. И все девчонки на трибунах почувствовали себя воланами от бадминтона и едва не оторвались от скамей, летая за нею вслед.
А на чинаре сидел черный дрозд. Он отчаянно состязался. Свистел, рассыпал трели, в его черном горлышке бился и трепетал хрустальный бубенец, и сто разноголосых свистулек умещались в его раскрытом желтом клюве.
Музыка, музыка, музыка правила всем миром.
Ведущий объявил, что последним номером программы выступит знаменитый чтец Ипполит Васильевич Полудин в композиции «Дон Кихот»!
И он вышел на арену. В доспехах.
Грудь его облегали латы. Блестели кожаные наколенники. Все было: и торчащий воротник вокруг шеи, и меч в ножнах, и копье за спиной. На голове красовался шлем, в руках он нес щит.
Он прошел по арене величавым шагом, по-орлиному оглядывая зрителей на трибунах. Узкая борода клином была вызывающе вздернута вверх. Он положил руку на бок рояля, и рояль стал конем Росинантом, не таким, как в книге, а сказочно — прекрасным, крылатым и сильным. Величественным жестом артист протянул руку, но всего лишь подкрутил микрофон на нужной для себя высоте. Он дважды кашлянул странным образом: «Тн… Тн…» Всем показалось, что он сейчас запоет. Но он не запел. Он заговорил глубоким, проникновенным голосом:
— Да будет вам известно, друзья мои, что перед вами доблестный Дон Кихот Ламанчский, благородный рыцарь Печального Образа, заступник всех слабых и угнетенных. Я тот, кому назначены в удел опасности, великие деяния, подвиги необыкновенные, перед коими померкнет все самое блистательное, что было совершено прежними рыцарями…
Вдруг шумок, как ветер, пробежал по трибунам: на арену взобрался мальчик, а за ним длинноногий недопесок с рыжим пятном. Мальчишка подбежал к Дон Кихоту, вцепился в микрофон и, привстав на цыпочки, звонко закричал:
— Не верьте ему! Он не Дон Кихот! Он обманщик!
Ропот прошел по трибунам, кто-то вскочил, кто-то что-то крикнул. Расталкивая колени ребят, взрослые люди поспешно спускались вниз к арене.
— Да! Обманщик! — тоже заорал вдруг какой-то толстый паренек в жокейке, утыканной значками, и нырнул под арену.
Только Дон Кихот сохранял величавое спокойствие. Щедрым жестом он простер руку над головой мальчика и произнес благородным голосом:
— Клянусь солнцем, всех нас освещающим, я почитаю своим рыцарским долгом простить дерзость несмышленого, слабого отрока. Но, друзья мои, уберите его с моей дороги, дабы мой доблестный Росинант на скаку не задел его невзначай звонким копытом.
О, этот голос, вкрадчивый, глубокий, наполненный благородно сдерживаемым гневом! Он гудел низко, заманчиво, как гудок корабля, зовущего в дальнее плаванье. Он пробирался по трибунам на мягких кошачьих лапах, голос убеждал, приманивал, обволакивал. И незаметно уводил всех дальше и дальше от этого дерзкого мальчишки, которого сейчас же, немедленно уберут отсюда, уберут вон!
Физкультурник в синем тренировочном костюме взял Леся за плечо.
— А ну, пойдем отсюда, мальчик!
Но Лесь крепко ухватился за стойку микрофона.
А тот голос, набрав силу, звуча оркестровой медью, уже накрыл собою все звуки, завладел трибунами и гремел, торжествуя победу:
— Я, Дон Кихот Ламанчский, говорю вам: я из тех рыцарей, кому суждено наперекор самой зависти начертать свое имя в храме бессмертия, дабы… — Сильным движением рыцарь рванул к себе стойку микрофона, и мальчишеские пальцы на миг соскользнули. — Дабы, — повторил рыцарь, — оно послужило примером и образцом далеким потомкам. Слушайте меня!.. Я посвятил свою жизнь защите слабых и обижаемых!..
Лесь изо всех сил дернул к себе микрофон. И крикнул:
— Не верьте ему! Рядом с ним убивали старую лебедиху Зину! А он стоял и смотрел! И не защитил! А Верзила ее — камнем!.. Смотрел! Вот он, он!..
В мгновенной тишине радиоусилители эхом разнесли:
«…Он! …он!»
Наступило глухое молчание. Смолкло море, корабли, самолеты, люди.
Слово! Ты как пуля! Ты должно, должно сразить наповал!
Лесь почти перестал дышать. Рука на его плече ослабла, вовсе отодвинулась. Но он даже не заметил этого. Слово! Что же ты, слово?!
Не сразило, нет. Продолжал пребывать на арене. Не падал.
Но что-то случилось. Да, случилось. Доспехи, борода, щит, копье, все было тут. Но вместо Дон Кихота, побагровев лицом, рядом топтался внезапно замолчавший Полудин. Его обрюзгшие щеки тряслись, глаза метались, как крысы, искавшие лазейки. Он заглядывал в глаза Лесю, а нижняя губа, выпятившись, выплевывала слова, слова: