Время идет. Никто сдачу не спрашивает.
…Если положить свои три копейки — получится целый рубль, лишний, ничей…
— Как дела? — кричит Жора Король. — В порядке?
Лесь кивает. Он и сам не знает, как у него дела — в порядке или нет. 97 копеек лежат. «Я хочу их отдать, хочу! Если хоть кто-нибудь придет и спросит, я сразу отдам». Но никто не приходит. Скоро на обед закрывать.
Останавливается немолодой человек, голова обрита наголо. Над карманом белого кителя — дырочки от орденов.
— Вон тут какой киоскер! Молодец. Мать подменяешь, отца?
— Не-а. Просто знакомого.
Человек рассматривает журналы, а Лесь — человека; бровь у него чудная, наполовину черная, наполовину седая. Поперек шрам.
— Дай, дружище, «За рубежом». Спасибо. Очень у тебя красивый киоск, стеклянный. — Его оживленные глаза радостно оглядывают все вокруг, рассеченная бровь вздрагивает. — И набережная стала красавица, новые отели, магазины. Я помню ее в развалинах, а где дом уцелел — стекла заклеены бумагой крест-накрест, а витрины завалены мешками с песком… Давно я тут не был. Тридцать лет… — Поглядел в лицо Леся, рассмеялся: — Тебе кажется, это в каменном веке?
Ну, не в каменном, а все равно очень давно…
— В войну, — говорит человек. — Был тебя постарше лет на пять. Тебе одиннадцать?
— Ага.
— Угадал. Потому что двух сыновей вырастил. Ты в какой школе учишься? В новой?
Лесь кивнул.
— И мой младший с этого года там учится, в десятый перешел. Может, знаешь? Коля Мосолов… Ты что это стал сердитый?
Лесь мотнул головой:
— Потому что он в радиокружок нас с Вячем не записывает. Только двух пятерочников принял.
— Ах он злодей!
Лесь вдруг улыбнулся:
— Не-а. Он не злодей.
Старший Мосолов рассмеялся:
— Ну, ты меня утешил. Ладно, дружище. Спасибо за журнал. Будь здоров.
Ушел. Теперь изредка кто-нибудь подойдет, что-то купит.
А если ничей, совершенно ничей?.. Может, Жору спросить? Жора всегда говорит: учись решать самостоятельно. Он даже Димке так говорит. Решаю: подожду еще пять минут. Ну, еще пять. Ладно, еще пять. Колотыркин не советчик, он ловчила. Не всегда он ловчит. Некоторые вещи он просто знает. Я не знаю, а он знает: никто не пришел, значит, ничей.
Стрелки на часах Морского вокзала отсчитывают двенадцать раз по пять минут. Еще час прошел.
— Ле-есь! — кричит Жора Король. — Пора закрывать!
Все. Обед. Киоск закрыт. Теперь точно никто не пришел. Колотыркин верно сказал: ничей! Лесь вынимает из кармана свои три копейки, кладет в кассу, выбирает среди монет серебряный рубль, показывает Димке:
— Гляди! Маме Але на туфли.
Димка за киоском рисует мелом на белых плитах. Анна Петровна поглядывает на него из павильона: что уж он там видит белым по белому? Пусть рисует, пока старший брат выручку подсчитывает. Скоро вернется Лев Ильич. С ордером. Анна Петровна уже обдумала: на новоселье подарит ему занавески. Материю давно присмотрела, голубую, как море, а по ней белые парусники.
Тарахтит тестораскаточная машина, бегут резцы-бегунки. А мысли бегут быстрей бегунков, веселые мысли. Может, жизнь ее теперь переменится. Может, скажет ей Лев Ильич долгожданные слова. Тогда надо еще купить покрывало, а телевизор они возьмут в кредит. Да, не забыть главное: кошку!
Лев Ильич человек образованный, он журнал «Наука и жизнь» читает и всякие политические книги. Он партийный. Насчет кошки научные возражения выдвинет. Она сделает по-своему: через порог нового дома пустит кошку вперед него. А там ворчи, уважаемый Лев Ильич, моргай своими ресницами.
Васса отогревает рыжий бок на солнце. А ну, кисонька, поди сюда. Приоткрыла желтый, бесовский глаз, потянулась. Иди, мяска дам…
В ту минуту, как Васса была пленена и отправлена в чулан, на набережной появился Лев-Лев.
Анна Петровна сразу поняла: он счастлив. Даже походка у него была счастливая. Он непривычно засунул руки в карманы и насвистывал. Очки лихо, наискосок сдвинул на лоб, брови поднял, каждая черточка лица, руки, глаза, все радовалось и смеялось.
Анна Петровна выскочила из павильона, схватила Льва-Льва за руки и стала их трясти. Пылая лицом, она спросила:
— Дали?
— Дали. — Улыбаясь, Лев-Лев вошел в свой киоск и погладил Леся по плечу: — Все в порядке, голубчик?
— Все. Дали?
— Дали, — ответил Лев-Лев и, насвистывая что-то веселое, аккуратно смотал веревки от газет.
— Однокомнатную с балконом? — замирая душой, спросила Анна Петровна. Она двумя локтями расположилась в окошке, загородив набережную, небо и море. Она глядела на Льва-Льва ласково, как кошка-мать на своего котенка.