— Абсолютно так, — ответил Лев-Лев, поиграв бровью. — За малым исключением: кроме одной большой комнаты, там есть вторая, поменьше.
— Значит — две! — охнула она. — Одному вам? Так не бывает!
— Хм… — лукаво произнес Лев-Лев.
— А сколько там окон?
— Кажется, три или четыре, — благодушно ответил Лев-Лев. И погладил Леся по голове.
— Кажется! — вскричала Анна Петровна, не в силах сдержать распиравшие ее счастливые чувства. — Как можно не запомнить, сколько окон! Нужны же занавески!
Он поглядел на нее растерянно:
— Почему занавески? Какие?..
Волнуясь, она сказала:
— Белые парусники, земля голубая.
Он, видно, ее и не слушал. Стоял, счастливо и смущенно улыбаясь. Нет, не Анне Петровне. Он улыбался той радости, которая жила в нем самом. Он видел, как несет по лестнице нового дома большой чемодан (его еще нужно купить, этот чемодан). Он тащит баул и не меньше ста узелков и сумок. Разве женщины умеют толково уложить вещи? Наверх. На пятый этаж. Лифта нет, лифт строят рядом, в десятиэтажной башне, где на первом этаже будет детский сад…
— У меня кленок есть, колокольцами цветет. Я его к вам на подоконник поставлю.
Он смущенно глядит на Анну Петровну. А есть ли там подоконники? Вот балкон точно есть. Как вышел на него, увидал весь город внизу, так и представил: Димка сквозь прутья тапочку уронит кому-нибудь на голову. Тут нужно что-нибудь придумать.
— А коврик, Лев Ильич, я присмотрела. Есть с оленями, есть с тиграми. Думаю, мужчине лучше тигр…
Лев-Лев виновато тронул руку Анны Петровны.
— Не надо, голубчик Анна Петровна, не надо коврика. И занавесок тоже. Я не буду жить в этой квартире.
— Что ж они делают? — закричала Анна Петровна. — Строят-строят, а кому надо в первую очередь не дают?
— Вот именно из-за этого я с ними сегодня очень поругался, — строго сказал Лев-Лев. — Вы подумайте! Подошла очередь женщины с двумя детьми. Так они ее опять отодвинули. Ей ждать. Я сказал, что это возмутительно. Детям в первую очередь нужно, чтоб просторно и светло, им силу набирать! Так представляете, сотрудница мне ответила дерзко: «Пока других квартир нет. Если вы такой принципиальный, можете отдать свою. Мы тут некоторую перестановку сделаем, и ей, взамен вашей, двухкомнатную предоставим». Естественно, я сказал: «Я взрослый человек, могу подождать».
Анна Петровна всплеснула руками и пошла к павильону «Чебуреки». А Лев-Лев, увидев, как сильно она огорчилась, сказал:
— Погоди минуту, Лесик, — и пошел за ней.
Посреди набережной они остановились. Некоторые фразы донеслись к Лесю.
— Да вы хоть раз от нее ласковое слово слышали? — крикнула Анна Петровна дрожащим голосом. — А о вас кто подумает?..
Заказчица возле Жоры обернулась. Жора включил транзистор громче, но тут как раз перестали икать саксофоны, и все услышали негромкий голос Льва-Льва:
— Не будем сердиться на сердитых. Возможно, они не стали бы сердитыми, если бы их так не била жизнь. Вы знаете, что опунции из семейства кактусовых превратили свои листья в колючки, чтоб защищаться от превратностей судьбы?..
— Ах, — закричала она, — при чем тут кактусы? Да не можете вы сами, один, сделать всех счастливыми и добрыми!..
— Во-первых, я не один! — громко перебил Лев-Лев. — Вся страна и Советская власть именно этим и заняты. А во-вторых, все я, конечно, не могу. Но то что могу, то могу. И этого у меня никто не отнимет, извините!
Впервые Лесь видел, чтоб они так сильно сердились друг на друга.
— Никогда у вас не будет ни кола ни двора! — крикнула Анна Петровна с таким отчаянием, словно ее ранили.
Димка, перепуганный, влез в киоск, подергал Леся за руку.
— Какого кола? — спросил он.
Анна Петровна горестно проговорила:
— Чудак, чудак! Право слово, Дон Кихот несчастный, вот вы кто.
— На Дон Кихота я похож только ростом. — Лев-Лев пошел от нее.
— Она Дон Кихотом ругается, — сказал Димка.
— Не выгодно в наше время быть Дон Кихотом, Дон Кихотов-то видите как?.. — Голос Анны Петровны дрожал.
Лев-Лев на ходу пожал плечами, развел руками и высоко поднял ногу, чтоб не наступить на семиколесную машину, нарисованную Димкой.
— Можно подумать, что счастье — в выгоде… Смешно. — Сказал он.
— Смешно, — подтвердил Димка, потому что любил веселые слова.
А Лев-Лев стал прикреплять журналы на витрине бельевыми прищепками и гудел себе что-то под нос, произносил речи без слов, но с большим чувством.