— Ты не сможешь, они тугие. — Мальчишка достал из штанов веревку, протянул мне. Была она вся в узлах, некоторые из них мокрые от слюны. Ребятишки окружили меня, тихонько посапывая носами. Я поймал себя на том, что все мои мысли все-таки не здесь, а дома.
«Где же все-таки он? Куда уехал? Зачем? Может, разругался с Верой? Или чем-то обидела хозяйка, сказала что-нибудь неосторожно? Завязывается все легко, а вот распускать приходится зубами, а иногда и это не помогает».
Вошел Елисеев. Лицо у него побурело, точно налилось свекольным соком.
— Ты здесь! — приветливо кивнул он. — А я там с техником у самолета был. Двигатель только что прогоняли. Надо сказать, вовремя вы привезли больных. Шоферу и еще двоим ребятишкам уже сделали операции. Врачи говорят — были в тяжелом состоянии.
Глаза у Елисеева смотрят чудно, один вроде бы на меня, другой — куда-то мимо. Желтые нашивки на пиджаке выцвели, загнулись по краям, точно прошлогодние листья. Он не спеша разделся и потом, что-то вспомнив, засуетился на кухне.
— Сейчас позавтракаем, а потом и поесть не успеешь. — Он полез в буфет. Я быстро смотал веревку, засунул за штору — все-таки нехорошо подводить мальчика. За эту неделю мы сдружились с ним. После полетов Сережка первым встречал нас на стоянке. Я открывал дверку, он залезал в кабину, садился в пилотское кресло. Мне нравилось смотреть на него в эти минуты; единственно жалел, что нет рядом Кости.
Елисеев, разливая в тарелки суп, приговаривал:
— В прошлом году тридцать кулей картошки накопали, тайга кормит: ягоды, грибы, орехи.
Он смахнул со стола хлебные крошки, как бы извиняясь, добавил:
— Намусорили, черти. Без матери замотался я с ними. Ну ничего, приедет, наведет порядок. Ты давай присаживайся, в ногах правды нет.
Сережка позвал ребятишек, они расположились напротив. За столом сразу же стало шумно и тесно, но едва подошел отец, как они примолкли, дружно заработали ложками.
Мне нравилось бывать в этой семье. Чем-то она напоминала мое детство. Вот так же мы все вместе собирались за столом, шумели. Я ловлю себя на том, что сейчас смотрю на семью начальника аэропорта уже с другим интересом. В их скоротечных радостях и бедах ищу свое, точно примеряя, что бы в том или ином случае сказал, сделал я.
— Ты не стесняйся, будь как дома, и не думай почем зря, — гудел Елисеев. — Я тоже из дому убегал. Раньше жили мы на станции. Так вот, однажды забрался в вагон и уехал. Под Красноярском сняли. Ну дома, естественно, выдрали. Или вот, помню, тетка привезла из города ежа. Так я двадцать километров топал, чтобы посмотреть на это чудо.
Ребятишки перестали есть, открыв рты, смотрели на отца.
В комнату ввалился Добрецов, отыскал меня взглядом, улыбнулся:
— Ты, я вижу, не торопишься домой. Пошли на самолет, туман расходится.
Мы выскочили на улицу, следом за нами вышел Елисеев, он торопливо попрощался и полез к диспетчеру на вышку. Туман расходился, будто кто-то сливал мутноватый отстой. Уже хорошо виднелись дома в поселке, за ними проступил темный склон горы. Возле самолета дымился аэродромный подогреватель, к капоту тянулся брезентовый рукав. В самолете холодно, обшитое дерматином сиденье точно каменное. Вслед за мной протиснулся Лешка. В кабине стало теснее и даже как будто теплее.
— Смотри, что-то забыли, — сказал Лешка. Наперерез к самолету, проваливаясь в снег, бежал Сережка. Он принес унты, которые я купил в Заплескине для Альки Серикова. Я выскочил из кабины, взял у него унты. Он еще долго стоял на стоянке. Когда самолет отделился от земли, он сорвал с головы шапку, помахал ею вслед. Тайга, присыпанная снегом, напоминала тертую наждачную бумагу, холодное солнце низко висело над горизонтом.
Сорокин ждал нас на стоянке. Рядом с ним стояла Зинаида Мироновна. Она крутила головой, поворачиваясь то к Сорокину, то в сторону нашего самолета. Я пытался по внешнему виду определить, с какой вестью они ждут меня, — уже то, что хозяйка пришла сюда, не предвещало ничего доброго. Сорокин подошел к плоскости самолета, показал рукой, чтобы я открыл форточку.
— Ты поезжай в Релку, — громко сказал он. — По всей вероятности, он там. Даю тебе пять дней. Найдешь брата, позвони, я сейчас улетаю — срочное санзадание.
Сорокин загнул рукав, посмотрел на часы и, тяжело ступая, пошел к соседнему самолету. Через минуту они уже рулили на взлетную полосу.
— Дождались наконец, — сказала Зинаида Мироновна. — Звонили Владимиру Михайловичу, Кости у него нет. Жена в больнице, вот-вот родить должна, а то бы он тоже сюда приехал.
— Я сейчас сразу же поеду, — заторопился я.
— Ты поезжай, поезжай! За Верой я присмотрю, она сейчас в школе. Переволновалась, всю ночь не спала.