— Отремонтировать, жить можно, — возразил я.
— Конечно, все можно, — подтвердил Ефим Михайлович, — но только деньги на все нужны. Сейчас в город народ уезжает, заколачивают дома и уезжают. Помнишь, как вам этот дом достался?
Я молча кивнул головой, вспомнив все сразу.
Рядом с нашим домом был старенький бревенчатый сарай, в котором соседи хранили сено для своих коз. Возле сарая росла густая крапива. Провинившись, я скрывался там от матери. Возле стены всегда было тепло и сухо. Между бревен серыми усами высовывалось сено, где-то внизу бегали мыши. Там я мастерил игрушки, делал сабли, пистолеты и тут же пробовал их. Как-то смастерил пугач и, чтоб не напугать спящих ребятишек, пошел испытывать за сарай. Набил трубку головками от спичек, забил отверстие ватой и выстрелил в стену. Горящая вата попала в щель, и сено тотчас вспыхнуло. Я некоторое время ошалело смотрел на синий дымок, потом схватил палку и принялся сбивать крохотный огонь, но сено разгоралось сильнее. Я заскочил в дом, схватил кружку с водой и выбежал обратно. Поздно. Сарай окутался дымом, огонь точно посмеивался надо мной, показывал красные языки пламени. Пожар перекинулся на наш дом.
Я вспомнил, что в кроватке спит Костя, бросился обратно, разбудил Веру и выбежал на улицу. Сарай превратился в костер. Горела и крыша нашего дома. По улице, охая, бегали люди. Меня с Верой оттащили в сторону, спрашивали, где Костя. Я молчал, испуганно смотрел на дом, который сухо потрескивал, точно внутри что-то жарилось на сковородке.
Прибежала мать. Она, как безумная, лезла в огонь, ее держали, кто-то из соседей, облив себя водой, бросился в дом. В это время принесли Костю. Он, как только я ушел стрелять из пугача, уполз в огород и уснул между грядками.
День был жаркий, дул ветер. Тогда сгорел бы весь поселок: пожарные машины застряли в болоте, но выручили проезжавшие мимо солдаты. Они прибежали в поселок и быстро растащили остатки дома, затушили огонь.
Бревна на склад привезли с Ангары. Когда проходили большие дожди, по реке плыло немало леса. Мужики, жившие ниже по течению, только и ждали этого момента. Добрая половина домов в поселке была из бревен с лесозавода.
Соседи организовали помощь, за два дня сколотили стены, настелили пол. Остальное отец доделал вместе с Ефимом Михайловичем, но вскоре дом стал тесен, отец решил построить новый, бревенчатый. Работал он как раз на лесозаготовках, привез машину бревен, а в другой раз привезли самого…
— Здесь вот мост строить начали. Мне предлагают работу завскладом. А со станции ездить далеко. Может, поживем пока у вас, — сказал Ефим Михайлович.
— Конечно, живите.
— Вот и договорились, — обрадовалась Фрося. — Дом мы подладим, отремонтируем. Ты в гости приезжать будешь. Все память о родителях.
— А Веру мы все-таки заберем, — добавил Ефим Михайлович.
— Ну ладно, посидели, мне ехать надо, — сказала тетя Надя. — Я бы еще побыла, да дома скотина осталась. Я телеграмму получила, все бросила, ребятишек по соседям распихала. Федор в командировке, из Тулюшки до перевала зимник пробивают.
Обхватив Костю с Верой, тетя Надя прослезилась. Ребятишки, привыкшие к ней, начали было снова реветь, но она тут же их успокоила:
— Летом ко мне приедете. Молока попьете вдоволь. Только учитесь хорошо и не обижайте друг друга.
— Ну ты и характерный, весь в отца, — ластилась ко мне Фрося. — Поначалу я и не знала, как с тобой разговаривать. А в поселке что только про тебя не говорят: «Мать выучила, а он похоронить даже не приехал». Завтра всем скажу, чтоб не болтали зря.
— Ехать надо, — вздохнув, сказала тетя Надя.
— Я вас провожу, — сказал я и подошел к вешалке.
Собрали Наташку, она обрадовалась, что придется куда-то ехать, посидели на дорогу и пошли к автобусу.
Я посадил сестру к себе на плечи, она была легкой, болтала ногами, что-то пыталась говорить, но тетя Надя завязала ей рот платком, чтоб не простыла. Вместе с ними уехали Ефим Михайлович и Фрося.
Я лежал у стенки, рядом со мной причмокивал губами Костя. От стенки несло холодом, видимо, опять появились щели. В кухне на стене, подрагивая, плясали красноватые тени. «Дрова прогорят, надо трубу закрыть, — подумал я, — а то к утру все тепло вынесет».
Последний раз дом ремонтировали четыре года назад, перед моим отъездом в летное училище. Мать сходила на лесозавод, выписала машину досок. Ефим Михайлович привез опилок.
Подремывая, я вспоминал, как заменил старые полусгнившие доски новыми, покрыл крышу толем. Потом решил утеплить стены. Я забрался на сени, мать с Верой насыпали в мешок опилки и подавали мне. Даже Полкан, до этого гонявший кур, зубами хватал веревку и помогал тянуть мешок. Возле сеней сидела Наташка, она занималась стиркой, снимала с куклы одежонку и бросала в таз с водой. Я видел, как в тазу колышется синий кусочек неба. Наташка шлепала по воде ручонкой, небо расплескивалось на мелкие серебристые капельки. Неподалеку от нее стоял петух, он побаивался Полкана, выжидая момент, вертел головой.