— Нет, Борис Григорьевич, нет такой силы, которая пересилила бы русскую силу! — торжественно сказал Андрон.
Легко и незаметно прошла литература. У них новая учительница, первый год в школе, и у нее новые же ухваточки, она жмет на сообразительность и требует, чтобы говорили не то, что надо, а то, что думаешь. Ну, новые времена, школьная реформа, все понятно. И надо теперь все внимательно читать. Вот сейчас проходят «Капитанскую дочку», она есть в хрестоматии, Леша ее прочитал, и она неожиданно ему понравилась.
И сегодня на уроке ему удача подвалила — он первым угадал, сколько лет было Гриневу, когда он писал свои заметки, и только за это схлопотал пятак.
И под общее обалдение нес дневник, и у него была негнущаяся спина, и невозможным усилием сдерживал он улыбку торжества. Даже сразу вспомнил, как звать учительницу — а Наталья Валентиновна.
И чем еще приятно было на литературе, а вот звоночками такой надежды. Подумает — это будет скоро, и сразу станет тепло.
И когда прозвенел звонок на вторую перемену, Леша попросил соседа по парте Вадика Зинченко, по прозвищу Февраль (он самый маленький в классе), отнести Лешину сумку в кабинет истории, а сам рванул в столовую.
И он обогнал чинных, возглавляемых наседкой-учительницей первоклашек, и он растолкал малолеток из второго и третьего классов, и делал это с сознанием правоты — а имеет право, для большинства столовая — это добавка к домашней еде, а для него основа основ, возможность выжить, к тому же они молодые, а у него возраст переходный, когда нужно много и хорошо лопатить.
Леша неторопливо ел рисовую кашу. Млел, поедая булочку. Она была еще теплой и покрыта сахарной пудрой. Можно сказать, на нее выпал первый снежок, вернее, лег густой иней. Он осторожно, чтоб не осыпать иней, булочку разрезал и сперва съел верхнюю половину, с сахарной пудрой, потом облизал губы, а уж затем намазал масло на нижнюю половину и тогда принялся за чай.
А по рядам шел долговязый и сутулый придурок-восьмиклассник по прозвищу Полип, и он срывал пуговицы с курток малолеток. Полип басом спрашивал: «Чья пуговица?», и если пацан говорил «моя», Полип отрывал ее и отдавал пацану; если ответ был «твоя», Полип отрывал пуговицу и клал в свой карман. Спасал только один ответ: «Пуговица курткина».
Леша выскочил из столовой и понесся к кабинету истории… В коридорах носились малолетки и стоял плотный запах пота.
Леша чувствовал себя сытым и веселым. Случайно он глянул в окно второго этажа, и он увидел, что сентябрь-то стоит теплый и разливается яркое солнце, и Леша прижался лбом к теплому стеклу и зажмурился от того, что он увидел.
А увидел он голубое небо без единого облачка, и сиял желтизной лесок вдали, во дворе школы стояла высокая сосна и с нею рядом две молоденькие березки. Листья на березках уже пожелтели, они чуть трепетали, вернее, струились на легком ветерке, и было ясно, что береза дышит именно листочками. Чуть поодаль горел красными листьями куст, названия которому Леша не знал, и все вокруг как бы замерло, сияя зеленью и желтизной.
Тут раздался звонок, и Леша вздрогнул, но задержался на мгновение, так как именно в это мгновение почувствовал, что счастлив. Да, счастье — это когда ты сыт и в ближайший час не ожидаешь позора.
А позора он не ожидал потому, что историю не то чтобы знал, а вот именно любил. И его любила учительница Марина Васильевна: он внимательно ее слушает и рассказывает именно то, что говорила она на прошлом уроке. За шестой класс у него была пятерка по истории — единственная, надо сказать. Хотя нет — еще по рисованию. Но это в прошлом — рисования больше нет. Хотя чего там скромничать — рисовал Леша хорошо.
История прошла нормально, Леша готов был отвечать, он даже и руку поднимал, нет, не тянулся, вывихивая лопатки, а скромненько, локоток на стол, но его не спросили. Марина Васильевна рассказывала про древние государства на территории России, и Леша знал, что урок ухватил. Теперь дома просмотреть учебник — и все.
А между уроками труда он сгонял в столовую, и уже не было малолеток — они умотали домой — тут уж давились парни постарше, но и здесь Леша чувствовал если не силу, то право проламливаться и сквозь их плотную ругающуюся стену.
Рыбный суп, котлета с гречкой, компот. Ел неторопливо, нажимая на хлеб, он не был голоден и насыщал себя впрок. В три часа кросс, нужны силы — все понятно.
Даже и надежда шевельнулась, может, сегодня мама придет, и хотя обожгло понимание, что этого он хочет всего больше на свете и любит мать безоглядно, но надежду эту погасил.