— Почему? — обиделся Коляй.
Пришлось забегать побойчее, просить накладывать больше. Парень довольно заметил:
— Другое дело! Бетон на скалу крепко сядет — плотину не сорвет!
Понемногу Коляй перестал обращать на него внимание. Работа в котловане шла сбоим чередом. Грунт сметали в кучи, лопатами его нагружали в носилки и сбрасывали в еще большие кучи, а их увозили самосвалы.
Неподалеку метлой орудовал Романтик. Здесь тоже говорили о паводке, и Романтик произнес: «Да, оттепель может сыграть злую шутку…» Кто-то засмеялся, а Романтик предложил:
— Давайте споем песню!
Коляй тоже чуть не засмеялся — в детском саду, что ли! И тут, словно в ответ, на другом конце котлована девичий голос запел:
Там же несколько человек подхватили:
В другом месте запели другую песню:
Коляй оглянулся — пели уже все вокруг. Он видел на Колыме места покрасивее, чем створ, шоферская судьба куда не забрасывает. Он знал, что многие на створ попали впервые. Ему сейчас нравилось, что и повара, и проходчики, и летчики гордятся тем, что они — колымчане.
Он тоже начал мурлыкать под нос, — без слов, он не знал. Потом сказал:
— На Анманычан я грунт возил для экспериментальной плотины.
— Там все в порядке, — кивнул парень. — На датчиках без отклонений.
Они разговорились. Говорил-то в основном парень. Коляй молчал или поддакивал. Парень рассказывал, что в котловане у взрывников был отказ, но они сообразили, как убрать тонну невзорвавшейся селитры; что бурильщикам не хватает сжатого воздуха; что теплоход с цементом для плотины затерло льдами, приостановлена закачка раствора с бентонитовой глиной в трещины речного дна и что для пуска первого агрегата необходимо закончить четыре объекта: водосброс на правом берегу, машинный зал в Черном гольце, камненабросную плотину и водоприемник.
У Коляя замерзли ноги, и он сел перемотать портянки. Промокли обе пары — вода сочилась из щелей скалы, а отсыревшие валенки жали. Парень посмотрел, как он растирает ступни, и посоветовал снять одну пару портянок — ноге будет свободней и она перестанет затекать. Как только первая пара на ветерке высохнет, надо согреть ее на животе и надеть, а мокрую просушить.
— Я больше в унтах привык, — как бы извиняясь, сказал Коляй. — В машине валенки не того…
— А нам только валенки выдают. Рвутся как черти! — махнул рукой парень.
Коляй сначала считал, что тот надел подшлемник для форсу — вот, мол, в управлении служу, а хожу в рабочем. Когда про плотину слушал, тоже так думал — не может простой работяга столько знать про ГЭС, ведь это документы, чертежи читать надо. Удивился, правда, что тот объясняет по-простому: да, там-то ребята хорошо получают, а там-то заработки упали — начальство о таком не любит речь заводить. Но когда про валенки заговорили, Коляй не утерпел:
— Ты из итээр, что ли, что про плотину так хорошо все знаешь?
— Бери выше, — засмеялся парень. — Моими руками ГЭС начинается, моими и заканчивается!
— Это как? — не понял Коляй.
— Так, — начал объяснять парень. — Сначала на створ приходит кто? Изыскатели. Потом взрывники скалу рвут, потом механизаторы грунт убирают, потом строители бетонные работы производят, потом Гидромонтаж, Гидроэлектромонтаж — установка разных систем. А Гидроспецстрой, он вместе со всеми работает, от нуля до единицы. Без нас тайга и останется тайгой, только изуродованной.
— А-а, — протянул уважительно Коляй.
Парень ему понравился: таких, которые за свое дело постоять могут, он уважал. С ними и работать, и говорить приятно. Но об одном Коляй не забывал ни на минуту. Выбрав момент, он осмелился и как можно более равнодушно спросил:
— А с Людкой ты чего? Из-за квартиры? Ведь она вроде это… коза…
— Дурко ты, — сказал парень.
Коляй промолчал. Они отнесли несколько носилок, и парень повторил:
— Признаешь, что ты дурко?
— Признаю, — ответил Коляй и вздохнул. — Перекурим?
Они еще говорили о плотине, о жизни. Коляй — не переставал удивляться: работяга, а иного начальника за пояс заткнет. Но с утра поднявшееся настроение почему-то упало. Будто проходящая машина обдала его горящими фарами на затерянной в глуши ветке и умчалась, гоня перед собой расплывчатое колесо света. Он стоит один во тьме, а в памяти маячит и не дает успокоиться мелькнувшее за ветровым стеклом лицо. И хорошо знаешь, что никогда не догнать тлеющие далеко в темноте угольки стоп-сигналов…