Светлана пожала плечами.
— А кто тебе возражает?
Я вышел из кабинета и устало поплелся по коридору. Не задавая никаких вопросов, передо мной распахнули пару решетчатых дверей. Такое предупредительное отношение к заключенному возможно только в том случае, если он уже приговорен к смертной казни. Это открытие совсем не улучшило моего настроения.
Свернув за угол, я нос к носу столкнулся с толстомордым прапорщиком. Это был тот самый любитель сладкого, который пообещал мне вчера нелегкий допрос. Я нехорошо улыбнулся и грубо толкнул его плечом. Прапорщик извинился и, отступив в сторону, исчез за дверью туалета. Мое настроение испортилось окончательно.
Я нашел уже знакомую камеру номер тринадцать и с силой захлопнул за собой дверь. Потом упал на нары и замер.
Минут через час в дверь вежливо постучали. Я буркнул, что дверь не заперта и отвернулся к стене. В камеру кто-то вошел.
— Привет, — сказал незнакомец. — Опять у нас гостишь?
Я промолчал. Рядом со мной на нары упала подушка.
— Одеяло нужно?
Я оглянулся. Это был тот самый вежливый милиционер, который провожал меня к выходу после появления газетной статьи. Не сказав ни слова, я снова отвернулся к стене.
— Как хочешь, — спокойно сказал милиционер. — Кстати, если чего нужно будет — я в коридоре.
Дверь захлопнулась.
Я попытался уснуть, но вскоре понял, что при моем теперешнем душевном состоянии мне будет значительно легче совершить побег, нежели увидеть простой и умиротворяющий сон. Я вздохнул, перевернулся на спину и открыл глаза. Я так и пролежал на нарах до глубокой ночи, тупо разглядывая потолок и комкая в груди обиду на Раю.
Раньше я никогда не пытался понять женщин и всегда принимал их такими, какие они есть или хотели бы казаться. Им льстило такое отношение, а мне создавало имидж сильного человека.
Женщина!.. Как часто мы все-таки даже не пытаемся понять то, что до поры не тревожит нас, и какими жалкими мы становимся потом, когда стараемся не столько взяться за ум, сколько ухватить за хвост ускользающее счастье. Лично для меня представление о женщине навсегда будет связано с образом одной маленькой девочки, которую я как-то раз увидел на пляже. Был жаркий август. Я нежился на песке и лениво оглядывался по сторонам. В конце концов, мое внимание привлекла довольно занимательная парочка: папа и его трехлетняя дочурка. Папа, крупный мужчина средних лет, блаженно улыбаясь, лежал, уткнувшись носом в песок. Суетившаяся рядом с ним девочка проделывала с отцом разные фокусы: она посыпала его песком, скатывалась с его могучей спины как с горки, пыталась взнуздать папу с помощью носового платка или расчесывала ему лохматые ноги массажной щеткой. Наконец папа встал. Он несколько раз прогнулся, разминая затекшую спину, и протянул к девочке большие, сильные руки. Черт возьми, стоило было увидеть глаза малышки в тот момент. Какая гамма, какой диапазон чувств!.. В глазах девочки был целый мир, и этот мир начинался с настороженного вопроса: «Папа, а ты не будешь меня наказывать?» и заканчивался радостным восклицанием: «Папка, ну пошли купаться!» Пусть это звучит смешно, но мне кажется, что любой мужчина представляется женщине, вне зависимости от возраста, эдаким лежащим на песке папой с которым, с одной стороны можно делать все, что вздумается, а с другой стороны реакцию на происходящее которого просто невозможно предугадать.
«Ох уж эти мне мужские, огромные руки! — думает девочка-женщина, настороженно рассматривая тянущиеся к ней две огромные ручищи. — Они могут приласкать, оттолкнуть, сделать больно, достать из воздуха конфетку и, вообще, совершить тысячу чудес как добрых, так и злых. Все мужчины — одна большая загадка!..»
Отвлеченные воспоминания и размышления, наконец, как всегда успокоили меня, и я уснул.
Глава десятая
в которой рассказывается о том, что маленькие радости можно найти и в, казалось бы, безвыходном положении, а также о том, что в схватке всегда побеждает более предусмотрительный.
В течение следующего дня меня никто не беспокоил. Я отказался от тюремной баланды, а когда мне предложили пообедать в служебном буфете, послал подальше коридорного вертухая. Он ушел, сердито стуча сапогами, но быстро вернулся и бросил в дверной глазок записку.
«В конце концов, мне плевать, — прочитал я. — Можешь делать все что угодно. Светлана».
Листок был маленьким, и мне пришлось приложить немало усилий, что бы мое ответное послание получилось как можно более оптимистичным и вместе с тем довольно ядовитым.