Вниз на берег — назад в кампунг. Оставались еще две канистры топлива и две с водой — каждая весом в десять килограмм. Он ошибся: даже без Мадхузре, ему никогда не удалось бы перетащить все за один раз. Правой рукой он прижимал Мадхузре к себе, поддерживая снизу и таская канистры на берег одну за одной.
Когда он уронил последнюю канистру топлива на песок рядом с лодкой, было уже три часа. Прабир вытащил планшет из недр одной из сумок — тот был полностью заряжен, что означало восемь часов работы в обычном режиме, но батарея расходовалась в три раза быстрее при включенной подсветке. Хотя, даже если они окажутся в море в темноте, ему надо будет включать подсветку лишь время от времени, чтобы глянуть на карту.
Мадхузре возмущалась все больше: ее никогда раньше не таскали взад и вперед перед поездкой на лодке. Она сидела в тени, на краю пляжа и каждые пару минут звала Ма.
— Мы отправляемся к Ма, — машинально отвечал Прабир успокаивающим голосом.
Навигационная программа в планшете включала весьма неплохую карту всего мира, но Теранезии на ней не было — согласно программе они находились почти что в центре моря Банда. Острова Танимбар на карте присутствовали, но самые маленькие из них были лишь пятнышками размером в пару пикселей, а береговая линия больших отображалась очень приблизительно, будто извлеченная автоматически со спутниковых снимков или плохой бумажной карты. При наличии доступа к сети Прабир вместо них мог бы использовать официальные навигационные схемы района с указанием глубин и течений, но хоть он пользовался ими десятки раз, ему никогда не приходило в голову сохранить копию на планшете. Но было бессмысленным сожалеть об упущенной возможности. По крайней мере сигнал GPS не могли блокировать из Джакарты — если бы ему пришлось прокладывать путь по солнцу и звездам, он бы вообще не рискнул покинуть остров.
Прикрепив мотор к корпусу, и наполнив бак горючим, он оттащил лодку на мелководье. Ему внезапно вспомнился фрагмент фильма, который его родители смотрели еще в Калькутте; он проспал большую часть у мамы на руках, но проснулся к концу. Человек на пустынном пляже пытался столкнуть в воду деревянную лодку, сбегая от какой-то войны или революции. Но лодка была слишком большой и слишком тяжелой, и какие бы усилия он прилагал, оставалась неподвижной на берегу. Прабира бросило в дрожь от этого воспоминания, но в одном он был уверен — такого с ним не случится. Что бы не произошло, он не останется привязанным к берегу.
Он все загрузил в лодку. Та погрузилась ужасно глубоко, но наверняка общий вес родителей был больше веса запасов и вещей, но лодка неоднократно без проблем довозила их до парома. Он принес Мадхузре, которая не сопротивлялась и не жаловалась, что он надел на нее спасательный жилет, а только смотрела с подозрением.
Прабир погрузил ее в лодку, затем забрался туда сам и постоял, глядя вдоль берега. Он уезжал ненадолго — если он выдержит испытание, у родителей не будет причин отсылать его и все будет как прежде через несколько дней. Ему, наверное, простят отравленную куколку, ведь это лишь одна из тысяч, обитающих на острове. Ему могут простить все, если он докажет, что способен обеспечить безопасность Мадхузре.
Он завел мотор. Лодка приподнялась над водой и рванулась прочь от берега, словно земноводное, внезапно очнувшееся от спячки. Прабир крепко сжимал румпель, но это не придавало ему уверенности — раньше ему никогда не позволяли управлять лодкой. Нервничая, он переложил румпель на несколько градусов туда и назад. Лодка отреагировала плавно, поворачиваясь легче, чем он ожидал. Это обнадеживало, но добавляло неуверенности — если он случайно дернет румпель и резко развернет лодку, то может не удержаться на ногах.
Но он должен остаться стоять, чтобы видеть проход между рифами. Раньше Прабир различал проход только тогда, когда они уже шли по нему и его безопасное преодоление было fait accompli[8]. Разбивающиеся о рифы волны приближались с угрожающей скоростью. Он лихорадочно высматривал более темные участки на поверхности, правя туда, где буруны волн были менее пенными. Он вроде заметил походящее место, но не очень хорошо помнил, здесь ли они подходили к рифам, а прочие признаки были неубедительны.
Мадхузре растерянно смотрела на него, потирая глаза.
— Должен Па! — осуждающе воскликнула она.
Прабир не обратил на нее внимания, и она начала плакать. Слезы лились по ее лицу, но Прабир был непреклонен — даже слегка обидевшись, она могла изображать мировую скорбь.
— Заткнись, Мадди, — снисходительно предложил он. — Тебе никого не удастся одурачить.