Грант явно начала испытывать дискомфорт.
— Ты же не считаешь всерьез, что именно так все и обстоит?
— Ни в малейшей степени. Фуртадо проведет свой эксперимент с синтетической хромосомой и убедится, что ошибался.
У Грант вырвался сдержанный возглас согласия, будто она опасалась, что высказывая чрезмерную уверенность, будет испытывать судьбу.
— Я хотел спросить, — сказал Прабир, — вы уже получили результаты анализа РНК спящих взрослых?
Последний раз он слышал, что они будут продолжаться всю ночь.
— Ага. Обнаружилось, что у них вырабатывается пептид, практически идентичный хорошо известному гормону, который погружает взрослых особей бабочек определенного вида, живущих в умеренном климате, в диапаузу, когда они впадают в зимнюю спячку. А изменения в рисунке и окраске крыльев произошли, похоже, из-за серии генных воздействий очень схожих с теми, которые происходят при обычном метаморфозе. Я примерно этого и ожидала: новое использование старых трюков.
— Хорошо. Но зачем их так использовать? Я знаю, сейчас об этом говорить бессмысленно, ведь взрослые особи уже откладывали яйца во внешней среде, но не может это быть возвратом к видам, использовавшим для размножения паразитическую стадию?
Может идею возрождения генов в итоге все еще можно спасти.
— Нет, — покачала головой Грант. — Кроме того, все еще более искажено, чем ты сказал. Все мужские особи тоже откладывают яйца.
Прабир взялся за поручни ограждения и стал толкать их, разминая плечи.
— Если этот ген изначально не должен был присутствовать у каждого вида для исправления мутаций, то нам еще предстоит объяснить, как он распространился от бабочек на все остальное.
Он повернулся к Грант, обезоруживающе улыбаясь и надеясь, что ей не станет дурно от дальнейших легкомысленных рассуждений.
— Просто спора ради: если Фуртадо прав, то может гены Сан-Паулу решили, что это самый простой путь скопировать себя в плодоядных голубей.
Она ответила не сразу, и Прабир подумал, что она готовит уничижающий его ответ.
— Я еще кое-что обнаружила в анализе РНК, — сказала она.
— И, что?
— Большое количество эндонуклеазы — фермента для резки и склейки ДНК — вырабатывалось во всем теле спящих взрослых. Я это пока еще подробно не изучала… — Грант замолчала.
— Но если это нужный вид эндонуклеазы, — сказал Прабир, — то он может идеально подходить для сплайсинга гена Сан-Паулу в геном плодоядных голубей?
Грант кивнула и неохотно продолжила:
— Часть ДНК и эндонуклеазы, которая неповрежденной проходит пищеварительный тракт и попадает в кровь, всегда являлась крайне незначительной, хотя, я полагаю, они могут быть упакованы во что-то, например в липосомы — это их защитит и поможет абсорбироваться стенками желудка. Возможно, это и есть способ передачи, но в целом картина совершенно не ясна.
Прабир оглянулся назад: вдалеке над водой все еще виднелся вулканический конус Теранезии.
— Все остальное тоже может быть возвратом назад, правда? Если мимикрия когда-то использовалась, чтобы внедрить личинок-паразитов в плодоядных голубей, а сейчас ее гены возобновили активность, бессмысленную у яйцекладущих женских особей, они также могли вновь активироваться у мужских особей — просто из-за неправильной работы переключателя.
— Полагаю, это возможно.
— Есть же и другие применения для эндонуклеазы, не так ли? Может ли быть совпадением, что ген эндонуклеазы включился в то же время, что и остальные?
— Может быть.
— Послушайте, — рассмеялся Прабир. — Мы были на Теранезии, мы были у источника и я надеюсь, что все прояснится со дня на день. Я прожил без ответа двадцать один год. Я смогу подождать еще немного.
Он взглянул на движущееся изображение белка из статьи Фуртадо, где тот последовательно трансформировался в каждую из шестнадцати возможных конформаций, связываясь с каждым из четырех оснований старой нити и добавляя каждую из них к новой. Между ними эти шестнадцать простых трансформаций могли генерировать любые мыслимые изменения: когда старая нить разделяется на части, а новая собирается, для организма появляется возможность превратиться вообще во что угодно.