— Прабир, — сказала Элеонор, — я беспокоюсь о тебе. Я понимаю, что ты не хочешь прерывать свою работу — и я знаю, как сложно и дорого должно быть сейчас зафрахтовать лодку, но я все еще надеюсь, что ты передумаешь. Ты меня слушаешь?
— Я искал последний отчет госдепартамента о кризисе.
Ссылка была передана по цифровой дорожке и программа попыталась открыть ее автоматически, но наземная станция на Суматре, через которую Прабир связывался с остальным миром, заблокировала сайт.
— В Амбон были введены подразделения спецназа; я уверена, ты знаешь, что они творили в Ачехе и Ириан-Джая. А вы находитесь в месте, типичном для баз АБРМС. Я знаю, что вы там по официальному разрешению, но если ты полагаешься на то, что бюрократы в Джакарте откопают соответствующий файл и проинструктируют военных держаться от вас подальше… Я думаю, это было бы слишком оптимистично.
Элеонора печально поникла перед камерой.
— Это не закончиться за месяц или два; даже если президент вернется в свой кабинет, правительство все равно почти ничего не сможет предпринять для исправления ситуации. Последние шестьдесят лет люди в провинциях терпели правление из Джакарты, постольку, поскольку оставалось сколько-то привычного уважения к силовым структурам и поскольку выделялись какие-то средства на медицину и образование, как отдача от переданных картелям прав на лесозаготовку, рыболовство и недропользование. Но после пятнадцати лет программ экономии — когда каждая сэкономленная рупия тратилась на субсидирование стоимости жизни в крупных городах во избежание массовых беспорядков — дисбаланс стало невозможно игнорировать. Забудь о религиозных и этнических различиях — провинция выжата досуха и они больше не будут с этим мириться.
Дальше — все в том же духе. Прабир слушал все это со смешанным чувством беспокойства и раздражения. Его родители решили, что самым безопасным будет оставаться на острове, не привлекать внимания и таким образом переждать бурю. Теранезия не имела никакого стратегического значения, так что ни у одной из сторон не было причин появляться здесь. Кто такая эта Элеонора, чтобы считать, что ей видней, с расстояния в двадцать тысяч километров?
Тем не менее, было очевидно, что она искренне переживает за него и Прабир не хотел видеть ее расстроенной. Он отправил ей уверенный, бравурный ответ, который должен был ее успокоить… не ставя под сомнение ее выводы и не спрашивая ее экспертного заключения.
Прабир тихонько раскачивал гамак, отталкиваясь одной ногой от стены, пока сочинял ответ. Он начал с описания сада и того, как там все хорошо сделано, хотя по правде, сад был полон местными крахмалистыми клубнями, которые по вкусу, скорее всего, напоминали картон. «Радженда пропалывает его каждый день. Он такой молодец!» Он просто произносил слова в микрофон планшета, а тот преобразовывал его в текст; он было уже изменил программу, чтоб та добавляла опечатки, как при наборе, но затем решил, что даже самые старые и дешевые планшеты с клавиатурами должны были исправлять их автоматически.
Он добавил еще пару невнятных слов о «своей работе», но не было ничего нового, о чем можно было бы рассказать. Родители собрали огромное количество данных, пока наблюдали поколение за поколением бабочек в среде, которая, вероятно, и стала причиной их странной адаптации, но насколько Прабир знал, они не стали ближе к разгадке. Теранезия ничем особенным не отличалась от других островов региона и даже восемьдесят километров океана — или значительно меньше в ледниковый период — не могли послужить препятствием для миграций за период в десятки миллионов лет.
Он оставил все упоминания о политике под конец и по дюжине раз прокручивал в голове текст, прежде чем доверить его планшету. Все должно было прозвучать так же, как у отца, но тверже и яснее, чтобы Элеонора перестала его отговаривать от решения остаться. Вместо того, чтобы развеять ее страхи о наихудшем варианте развития событий, он был готов к такой возможности с распростертыми объятиями.
— Кстати, я просмотрела отчет госдепартамента, о котором ты говорил, и полностью согласна с твоим анализом ситуации. Жестокой и коррумпированной Яванской империи приходит конец! Так же как голландцам, португальцам и англичанам им придется научиться жить внутри собственных границ. И если они не в состоянии извлечь уроки из истории, то АБРМС придется научить их силой.
— Но, пожалуйста, не беспокойся обо мне и моей семье. Военным даже в голову не придет явиться сюда. У нас есть все необходимое, так что мы можем оставаться здесь столько, сколько понадобиться. И это не правда, что нам с Радхой будет нечем заняться! Мы продолжим нашу работу до тех пор, пока отъезд не станет безопасным.
Станет безопасным?Что-то не внушает особого доверия. Скользнув пальцем по экрану, он вернул курсор назад. «… пока не завершиться победой!» Прабир сомневался. Это все еще было похоже на напускное спокойствие. Ему нужно было закончить письмо на уверенной ноте или Элеонора решит, что все это лишь бравада.
Его осенило.
«Как всегда твой друг, Прабир. Да здравствует Республика Малуку-Селатан!»
3
— Осторожнее, — мама Прабира прикрыла глаза от солнца и посмотрела на него, придерживая Мадхузре одной рукой, чтобы освободить вторую. Прабир перебрался с лестницы на слегка покатую крышу. На ней не было водосточных желобов, поэтому если бы он начал падать, то зацепиться было бы не за что, но поверхность фотоэлементов у него под ногами была обнадеживающе шероховатой. Модифицированное стекловолокно становилось более эффективным именно благодаря отсутствию полировки — полимерные нити впитывали больше солнечной энергии будучи собраны в случайные пучки.
Прабир медленно присел, расставив ноги и осторожно балансируя. Прабир сумел убедить родителей, что они слишком тяжелы, чтобы лазить на крышу, и хотя весь спор затевался, что ему позволили все сделать самому, оказалось, что его аргументы были небеспочвенны: панели слегка прогибалась под ним. Они все еще пружинили, но, вероятно, не требовалось больших усилий, чтобы погнуть их.
Он встряхнул баллончик с краской и начал выводить букву «I». Он уговорил родителей на это прошлым вечером: никаких тщательно продуманных посланий о нейтралитете, никаких индийских флагов, никаких льстивых заверений в лояльности какой-либо из сторон и никаких восхвалений Аллаха или Иисуса. Только одно слова на каждой стене и крыше: ILMUWAN. Ученые.
Оставалась надежда, что эти надписи не понадобятся. До сих пор их не беспокоили и поэтому казалось, что их пребывание на острове прошло незамеченным или их цели были и так известны. Крохотные беззвучные металлические букашки самолетов несколько раз пролетали над островом, такие маленькие, что Прабир был готов поверить, что это всего лишь помехи перед глазами, как плавающие пятнышки, появляющиеся, если слишком долго смотреть в безоблачное небо. Осматривали ли они остров в поиске баз повстанцев или просто пролетали над ним, направляясь куда-то еще, в любом случае было трудно ощущать угрозу от чего-то, что виднелось лишь как отблеск на солнце.
Вся эта чрезвычайная ситуации была такой же: далекой, нереальной и совершенно неразличимой в деталях. Доступ в сеть им перекрыли еще в начале февраля — по-видимому в Джакарте решили вырубить всю провинцию. Все еще можно было поймать BBC на коротких волнах, но прием был прерывистым и информации там было всего ничего — сколько можно втиснуть в одночасовую передачу про всю Восточную Азию. Было ясно, что местные движения за независимость своими действиями играют на руку друг другу: в Ачехе сепаратисты сражаются с правительственными войсками за контроль над столицей округа, а в Ириан-Джая OPM[7]