Мама мальчика восприняла эту идею без особого энтузиазма. Она пыталась возразить, но Оклендер сообщила ей, что у ее сына к тому же наблюдается ряд выраженных нарушений обучаемости, из-за которых ему с большим трудом дается школьная программа, и порекомендовала подумать о том, чтобы перевести его в другую школу для детей с особыми образовательными потребностями. “Мать отрезала, что это категорически невозможно, потому что ее ребенок не недоразвитый, — печально вспоминала Вайолет. — Она настолько разозлилась на меня за этот совет, что решила немедленно прекратить терапию”. Вайолет Оклендер сделала долгую паузу, словно собираясь с духом перед тем, что последовало дальше.
“Примерно месяц спустя мать снова мне позвонила”, — медленно сказала Вайолет. Ее голос дрожал от все еще переполнявших ее эмоций. “Она сказала, что ее сын повесился. Она заливалась слезами и проклинала себя за то, что тогда меня не послушалась”, — наконец, выпалила она.
“С тех пор я никак не могу выбросить из головы мысль о том, что мне нужно было сказать или сделать по-другому, чтобы убедить эту женщину в своей правоте. Я не знаю, насколько мой совет действительно помог бы предотвратить непоправимое, тем не менее постоянно спрашиваю себя: что же я упустила?”
КОГДА ПОНИМАНИЯ НЕДОСТАТОЧНО
Вайолет Оклендер отчасти повезло в том, что мама мальчика не пыталась свалить на нее вину за произошедшую трагедию, тем не менее она все равно чувствовала себя так, словно в работе с ним допустила непоправимую ошибку, однако сама не могла взять в толк, в чем заключалась ошибка. У нее не было сомнений, что она хорошо понимала ребенка, верно интерпретировала его симптомы и успешно выстроила с ним доверительные отношения.
“Да, я смогла найти общий язык с мальчиком, однако при этом полностью упустила из виду его мать. Я не смогла подобрать нужные слова, чтобы объяснить ей, что происходит, я не смогла убедить ее встать на мою сторону, встать на сторону сына. Может, она не ощутила от меня нужной поддержки, не знаю. Мне все время кажется, что я упустила что-то очень важное, где-то недоработала, в чем-то недотянула”, — сокрушалась она.
Вайолет призналась, что в прошлом никогда не обсуждала ни с кем эту историю, потому что, с одной стороны, ей было по-прежнему больно вспоминать о случившемся, а, с другой, она до сих пор так и не поняла, где же тогда оступилась. “Я уже не раз замечала за собой эту склонность. Иногда меня так сильно подмывает вступиться за ребенка, что я напрочь забываю о том, чтобы выслушать родителей и отдать дань уважения их эмоциям и переживаниям. Мальчик рос в семье без отца, у него не было никого, кроме матери, которой приходилось вкалывать на нескольких работах, чтобы прокормить ребенка. К тому же ей постоянно звонили из школы с жалобами, и она ужасно злилась на сына за его поведение. На нее разом навалилось столько всего, что бедная женщина была просто измучена. В итоге она додумалась привести мальчика к психотерапевту, что с ее стороны уже было огромной заслугой, а я опростоволосилась и совершенно не учла ее фактор. А ведь, работая с детьми, всегда нужно уделять изрядную долю внимания родителям”.
Когда мы спросили у Вайолет, что именно она сделала бы по-другому, как поступила бы в этой ситуации, если бы могла все переиграть, она задумчиво замолчала. Пожалуй, самым неприятным во всей этой истории было именно то, что она так и не нашла ответа на этот вопрос. Всем нам хоть раз, да попадались клиенты, когда, независимо от результата терапии, мы так и не поняли, что происходило в душе у человека, когда он сидел в кресле напротив. Кому-то из таких людей мы действительно помогли, однако понятия не имеем, как нам удалось это сделать и что именно оказало на них благотворный эффект; кому-то так и не смогли помочь, и нам до сих пор невдомек, где мы допустили ошибку. Мы не понимаем, что из сказанного и сделанного нами имело роковое значение и определило итог терапии. Конечно, мы можем придумать миллион недоказуемых теорий, гипотез и объяснений, но этот вопрос так и останется без ответа.
“Если бы я могла вернуться в тот день, — задумчиво протянула Вайолет, — пожалуй, я бы постаралась уделить больше внимания матери, дала бы ей понять, что ее здесь ценят и уважают. Я бы попыталась проявить больше сочувствия и понимания к тем жизненным обстоятельствам, в которых она очутилась. Поверьте, когда психотерапевт критикует родителей или вступает с ними в конфликт, это никогда не идет на пользу ребенку. Да, иногда некоторые родители оказываются не готовы прислушаться к нашим словам, и что с того? Мне кажется, моей главной ошибкой было невольно создать у матери ощущение, что я ее осуждаю”.
ВЫУЧЕННЫЕ УРОКИ
Мы спросили у Вайолет Оклендер о том, какие главные выводы она сделала по итогам этих двух ситуаций. Какие уроки ей удалось извлечь? Вайолет решила снова вернуться к первой истории о мальчике, испугавшемся своих эмоций. “Нельзя было позволять первым успехам настолько вскружить мне голову. Я слишком сосредоточилась на собственных действиях и совершенно упустила из виду реакцию ребенка. Я прекрасно знаю, что детям намного сложнее выражать свои чувства, чем взрослым, особенно если их в одночасье переполняют противоречивые сложные эмоции. Да, в этом смысле дети куда более уязвимы, ведь их эго еще не до конца сформировалось, им пока не достает автономности для того, чтобы самостоятельно справиться со всеми чувствами. Таким образом, детям часто приходится идти на крайние меры и спасаться от внезапно нахлынувших эмоций посредством полного разрыва контакта. Ребенок закрывается в себе и просто отказывается дальше ходить к психологу. Мне нужно было принять во внимание прошлое мальчика и не перегибать палку. Это был очень ценный урок, который я буквально зарубила себе на носу. С тех пор в работе с такими детьми я всегда применяю совершенно иные подходы”.
Оба примера неудачной психотерапии, рассказанные Вайолет Оклендер, объединяла одна общая черта: и в том, и в другом случае она проделала неплохую работу с клиентами, однако не учла немаловажный фактор родителей, и ситуация вышла из-под контроля. Да, ей удалось выстроить хорошие доверительные отношения с детьми, но без поддержки со стороны родителей психотерапия была обречена на провал.
“Родители часто забирают детей из терапии слишком рано, когда нужное время еще не пришло”, — со вздохом сказала Вайолет, словно прокручивая в голове воспоминания обо всех ситуациях, когда ее старания оказались напрасными по воле родителей, на решение которых она так и не смогла повлиять. “Мы делаем лучшее, на что способны. Но как быть, если родители говорят, что их ребенок больше не нуждается в наших услугах? Здесь мы совершенно бессильны. Хотя бессильны ли? Кто знает, возможно, все намного сложнее”, — задумчиво добавила она.
ИСКУССТВО ПРОЩЕНИЯ
Мы не могли не заметить, насколько спокойно и снисходительно Вайолет Оклендер относится к собственным ошибкам, поэтому напоследок не удержались и спросили ее, как ей это удается. “У меня очень простой подход: если я осознала свою ошибку и вынесла из нее урок, который могу применить в работе с другими детьми, значит, настало время простить себя и двигаться дальше. Я стараюсь не заниматься излишним самобичеванием. Да, я сожалею, да, мне неприятно, но я сделала выводы. Зачем дальше себя корить?” — ответила она.
Уже под конец нашего разговора Вайолет не отказала себе в удовольствии и с добродушной издевкой бросила нам вслед: “А вы обещали, что будет забавно”. И было видно, что, невзирая ни на что, этот разговор дался ей нелегко.
Глава 6
Конфликтная часть меня
Ричард Шварц
Название этой главы выбрано не случайно: отличительная черта теории Ричарда Шварца — стремление изучить и проанализировать различные части, из которых складывается личность человека и семейная система, к которой такой человек принадлежит. В своей модели внутренних семейных систем Шварц сочетает традиционное системное мышление с более широким контекстом, который охватывает культурные, политические и интрапсихические факторы.