“Если бы я мог переиграть ситуацию, я бы уделил ему больше времени и внимания. Впоследствии я не раз делал это с другими людьми. Я просто был бы рядом с ним, постарался бы показать ему, что мне правда не все равно”, — задумчиво протянул Глассер. “Это был самый удручающий случай за все годы моей практики”, — после короткой паузы добавил он.
ЧТО-НИБУДЬ ИЗ НЕДАВНЕГО
Поскольку обе истории произошли много лет назад, мы решили, что этого недостаточно, и принялись наседать на Глассера, уговаривая его рассказать что-нибудь посвежее. Должен же у него быть для нас другой пример терапевтической катастрофы из относительно недавнего времени.
“Метод, который я практикую, — назидательно пояснял Уильям, — оставляет не так много пространства для неприятных ситуаций. Я не люблю копаться в прошлом клиентов. Они рассказывают мне о том, что их беспокоит, а я внимательно слушаю. Мой главный принцип — всегда концентрироваться на настоящем. Что толку постоянно говорить о симптомах и задавать одни и те же вопросы: “А вы расстроены? Несчастны? Вам тревожно? Вы напряжены? Вы в депрессии? У вас панические атаки?” Я никогда так не делаю. И вообще, прошу покорно извинить меня, но я правда не припомню, чтобы я в последнее время влипал в какие-нибудь передряги”.
Нас снова поразило, насколько Уильям Глассер держался молодцом во время этого некомфортного для него разговора. Он вызвался поговорить на тему, которая в принципе не вписывалась в его привычное восприятие действительности. Пожалуй, если бы не близкая дружба с Джоном Карлсоном, Билл в жизни не согласился бы на это интервью. Мы поинтересовались, как проходят его демонстрационные сессии, не сталкивался ли он в последнее время с неприятными сюрпризами во время подобных тщательно спланированных выступлений. Не сталкивался? Ни разу? Хорошо. А как насчет супервизии с терапевтами, которых он обучал своей модели терапии реальностью? Ах, не занимается супервизией? Может быть, ему вспомнится какой-нибудь промах во время преподавания на семинарах и лекциях? Ничего такого? Как оказалось, Уильям Глассер обладает невероятным умением снисходительно относится к себе, которому нам обоим с нашим перфекционизмом стоило бы у него поучиться.
Мы намеревались было досрочно закончить наше интервью, как Уильям все же решил копнуть поглубже и выудил из закромов своей памяти еще один любопытный случай. После дежурной ремарки о том, что он все равно не уверен, можно ли считать эту историю примером терапевтической катастрофы, он приступил к рассказу.
“Ко мне на прием пришла состоятельная дама из Беверли-Хиллз, мать троих дочерей, с которыми я уже какое-то время работал. Я даже не помню, с какой именно проблемой она ко мне обратилась, но я вам скажу одно: еще ни одна женщина в мире никогда не выводила меня из себя так, как эта дама. Она могла бы смело соревноваться за звание самой взбалмошной, беспардонной и несносной персоны, которую я только знавал в своей жизни.
В те времена у меня было туго с практикой, и мне отчаянно были нужны клиенты. Я был готов ухватиться за любой случай, даже если сама проблема выеденного яйца не стоила. Честно говоря, я согласился работать с ней только потому, что боялся, как бы она не отговорила ходить ко мне своих дочерей, а целых три клиента для моей тогдашней практики были бы ощутимой потерей. Судя по всему, матери понравилось то, как моя терапия влияла на ее дочерей, если она сама захотела пройти несколько сессий со мной.
Как вы догадались, эта женщина, мягко говоря, не вызывала у меня особой симпатии. Помнится, она все время только и делала, что хвасталась богатством и связями своих родственников, и постоянно приговаривала, что ее семейство легко открывает двери в кабинет губернатора Калифорнии. Я видел ее первый раз в жизни, но одного часа в обществе это дамы хватило мне с головой, чтобы проникнуться к ней глубочайшим презрением.
Когда сессия уже подходила к концу, я допустил непростительную ошибку и прямо высказал ей все, что о ней думаю. У нее отвратительный характер. С ней неприятно находиться рядом. Она обычная необразованная хамка, умудрившаяся удачно выйти замуж за богатого парня и возомнившая себя кем-то, кому должны кланяться все вокруг, включая губернатора Калифорнии.
Я сказал, что мне неприятно даже с ней разговаривать. Мне не нравится ее манера поведения. Она вызывает во мне неприятие и враждебность. «Жду не дождусь, пока вы уйдете», — бросил ей я в качестве завершающего аккорда”.
Билл задорно рассмеялся, воспоминая о собственной безрассудной выходке. К его глубочайшему разочарованию женщина не то, что не вспылила в ответ, а, казалось, даже не обиделась на его тираду. Она встала и вышла с выражением глубочайшего удовлетворения на лице, словно только что доказала всем, что этот некомпетентный психиатр Глассер вовсе не такой хладнокровный и рассудительный, каким пытался казаться. В конце концов, именно ради этого она сюда и пришла.
После долгих размышлений Уильям Глассер пришел к заключению, что последний случай все же можно расценивать как пример терапевтической катастрофы, поскольку он так и не помог ни дочерям, ни матери. Он позволил ей задеть себя за живое. С другой стороны, Биллу удалось вынести из этого опыта немаловажный урок. “С тех пор я всегда старался вести себя более сдержанно. Это был первый и последний случай, когда я сорвался на клиента”.
Даже спустя много лет Биллу стыдно за свой промах. “Ей удалось выставить меня некомпетентным психиатром. Мне нужно было лучше делать свою работу. А вдруг женщина действительно пришла ко мне за помощью, а я так грубо ее прогнал?” — подытожил он.
РАЗБЕРЕМСЯ С ТЕРМИНОЛОГИЕЙ
В стремлении помочь Уильяму Глассеру осмыслить эти примеры далеко не самой безупречной работы мы решили сделать шаг назад и для начала разобраться с терминологией. В конце концов, для того чтобы понять, можно ли считать ту или иную ситуацию терапевтической катастрофой или нет, нужно сначала определиться с тем, что же такое терапевтическая катастрофа. Как оказалось, у Уильяма было вполне конкретное представление о том, что представляет собой провальная психотерапия, которое идеально вписывалось в его теоретические изыскания.
“Мне кажется, терапевтическая катастрофа случается, когда терапевт прямо или завуалировано дает клиенту понять: «Вы не в своем уме. Вы ни за что не сможете позаботиться о себе без моей помощи». Именно такому подходу меня в свое время учили в ординатуре: шизофреники — это душевнобольные люди, к которым никогда не вернется рассудок. Я всегда считал, что это в корне ошибочный подход. Насколько бы сумасшедшим ни казался мне сидящий напротив человек, я никогда раньше времени не списывал его со счетов. Даже когда мне доводилось работать с откровенно неадекватными клиентами, я твердо знал, что вскоре лечение принесет плоды, и человек по крайней мере сможет внятно со мной разговаривать. В подавляющем большинстве случаев так и происходило. Да, невозможно просто взять и исцелить шизофреника, однако подобный опыт убеждал меня в том, что сумасшествие — это скорее не болезнь, а в каком-то смысле личный выбор человека, который не хочет быть вменяемым”, — рассуждал Уильям Глассер.
Уильяму, посвятившему не один десяток лет популяризации идеи о том, что у каждого человека куда больше свободы выбора и возможностей влиять на свою жизнь, чем принято считать, досадно осознавать тот факт, что его взгляды до сих пор встречают сопротивления в профессиональной среде. Как бы Билл ни старался, многие специалисты, особенно медики, продолжают настаивать на том, что в основе душевных расстройств лежат органические причины, а медикаментозные препараты — лучшее лечение.
“Терапевтическая катастрофа, — продолжал Глассер, — случается, когда вы убеждаете клиента в том, что он болен и никто кроме вас не сможет ему помочь; когда вы говорите человеку, что с ним что-то не так, что ему не справиться самому и что только вы способны разобраться в его проблемах”.
Было очевидно, что Билл сел на своего любимого конька. Когда речь зашла о его уникальном понимании концепции терапевтического успеха и терапевтической катастрофы, в его голосе зазвучал неподдельный энтузиазм. Он припомнил, как еще в начале 1960-х опубликовал свою первую книгу под названием Mental Health or Mental Illness? (Душевное здоровье или душевная болезнь?). В то время Уильяму Глассеру как раз предстояло сдавать аттестационный экзамен по неврологии, и в одном из билетов ему попался вопрос о том, чем эмоция отличается от аффекта. Сам факт того, что ведущие психиатры и неврологи того периода искреннее верили, что тонкое различие между этими двумя понятиями имеет настолько важное значение, что его нужно выносить на экзамен, окончательно укрепил Уильяма в его убеждении о том, что эти люди понятия не имеют, как правильно лечить клиентов.