Родители неохотно согласились на такой вариант, однако в очередной раз не сдержали слово. Мальчик явился на следующую сессию без чека. Фриман снова позвонил им и поинтересовался, что случилось на этот раз, и вновь мама Джеральда уверяла, что деньги вот-вот будут, нужно только подождать. Прошло еще две недели, но оплата так и не поступила. Наконец, Артур не выдержал и в третий раз позвонил родителям, пригрозив, что если они с ним не рассчитаются, он больше не сможет работать с Джеральдом и вынужден будет перенаправить его в бесплатное психоневрологическое учреждение. Мать Джеральда возмущенно заявила, что ее сын не будет лечиться в государственном диспансере, и стала давить на жалость: за все это время за терапию набежало целых 600 долл., а для их небогатой семьи это неподъемная сумма.
“Стоит добавить, что с тех пор, как Джеральд поселился в отдельной комнате и наконец-то обрел возможность мастурбировать, его тики пошли на спад. Время от времени у него все еще подергивалась шея, но он приноровился сопровождать это непроизвольное движение характерным пожиманием плеч так, что стороны казалось, будто парень просто разминает затекшие мышцы. В общем, по всем меркам это мог быть очевидный успех, но судьба распорядилась иначе”, — с горечью продолжал свой рассказ Фриман.
Когда Джеральд явился на следующую сессию, мальчика было не узнать. Он весь дрожал, а тики, вернувшись с новой силой, заставляли голову бедолаги судорожно раскачиваться туда-сюда. Когда я спросил его, что случилось, он дрожащим голосом рассказал мне, как этим утром мать притащила его в банк и гневно заявила: “Твой психотерапевт требует с меня плату. Из-за него мне придется снять шестьсот долларов с твоего вклада на колледж. С этими деньгами можешь попрощаться, потому что докладывать я не собираюсь”. Потом она сняла со счета 600 долл, сотенными купюрами и заставила парня спрятать банкноты в носок, чтобы их не украли, пока он будет ехать в автобусе.
“Джеральд был вне себя от тревоги. Всю дорогу он панически боялся потерять родительские деньги. Он вошел ко мне в кабинет и с порога заявил: «У меня есть кое-что для вас». Потом снял ботинок и достал из носка шесть смятых стодолларовых бумажек. Купюры насквозь промокли от пота. Мальчика сотрясали тики, который в тот день были хуже, чем до начала терапии. Он не хотел со мной о чем-либо говорить: отдав мне деньги, он собрался уходить. Я пытался уговорить его остаться, но он молча встал и направился к двери. С тех пор я больше его не видел”, — удрученно вспоминал Артур.
НЕДООЦЕНЕННАЯ СИЛА ВЛИЯНИЯ
Нам не пришлось задавать Артуру Фриману наводящие вопросы. Наш собеседник сам, без всяких подсказок, немедленно пустился в размышления о причинах самой что ни на есть настоящей терапевтической катастрофы. По мнению Артура, его главной ошибкой было то, что он недооценил влияние матери и ее роль в сложившейся ситуации. “Иными словами, мне не удалось убедить ее встать на мою сторону и помочь в моей работе.
Мне не стоило забывать о том, что эта женщина имеет огромные рычаги влияния на своего сына, и без ее поддержки терапия заранее обречена на провал. Я пренебрег ее ролью и позволил ей саботировать терапевтический процесс. Если честно, оглядываясь назад, я сам не понимаю, почему я этого не сделал. Я работал не первый год и прекрасно знал, что нельзя недооценивать влияние родителей. У меня есть только одно объяснение этого недальновидного поступка: мать Джеральда ужасно меня злила. Она доводила меня до белого каления. Я считал ее ненормальной из-за ее одержимости уборкой и кроватями. Что, взрослые дети не могут сами заправить постель? И даже если они этого не делают, что в этом такого? Меня раздражало то, как она обращалась со своим мужем и в каком тоне позволяла себе разговаривать со мной. Меня приводили в бешенство ее дешевые манипуляции и попытки обмануть меня с оплатой”, — признался Фриман.
“И все же, несмотря на все это, теперь я четко понимаю, что мне нужно было действовать по-другому, — вдруг добавил Артур. — Злость так ослепила меня, что я совершенно забыл об интересах ребенка. Я был доволен собой, потому что добился быстрого результата, и напрочь забыл о таком немаловажном факторе, как семейное окружение”.
Мы поинтересовались у Арта, какие же уроки он вынес из этого эпизода. “У меня есть модель сопротивления из 48 пунктов. Я условно делю барьеры, препятствующие терапевтическому процессу, на четыре основные категории. Во-первых, это препятствия, создаваемые самим клиентом, т. е. собственно сопротивление; во-вторых, препятствия, создаваемые окружением клиента, которые иногда принято называть термином саботаж; в-третьих, специфические особенности патологии (как отсутствие энергии, мотивации и энтузиазма у человека в клинической депрессии); и в-четвертых, это проблемы, возникающие по вине психотерапевта, которые обычно обусловлены или профессиональными ошибками, или явлением контрпереноса” — пояснил Фриман.
Несмотря на то что Артур уже тогда прекрасно ориентировался в подобных понятиях, он умудрился выпустить из виду собственные негативные реакции. “Я знал, что мать была влиятельной фигурой в окружении мальчика, однако недооценил силу ее влияния. В то же время я так обрадовался, что Джеральд хорошо реагировал на мои вмешательства, что переоценил собственную значимость”.
Арт Фриман до сих пор помнил, как еще в первую встречу женщина с гордостью заявила ему: “У моих детей нет от меня секретов. В нашей семье не существует запретных тем. Дети могут говорить со мной буквально о чем угодно. Я постоянно обсуждаю с ними самые разные темы, которые их волнуют, начиная отношениями с друзьями и заканчивая мастурбацией. Да, между прочим, я лично объяснила детям, что такое мастурбация”.
Эти слова окончательно убедили Артура в том, что проблема была в матери, которая слишком контролировала детей и настойчиво вмешивалась в их жизни. Эта женщина умудрилась настолько вывести Фримана из себя, что он совершенно забыл о том, что ей доступен огромный арсенал способов саботировать терапию. Данная ситуация научила Арта никогда не недооценивать роль членов семьи в жизни клиента.
ПОНЯТЬ И ПРОСТИТЬ
Мы невольно обратили внимание на то, до чего снисходительно Фриман относится к себе и своим ошибкам. Возможно, это невероятное умение прощать себя бросилось нам в глаза именно потому, что в собственной профессиональной жизни нам его недоставало. “Конечно, мне было жаль парня, потому что, очевидно, он был главным пострадавшим в результате моего просчета”, — признался Арт. В то же время, если последние 36 лет профессиональной практики чему-то и научили Артура, так это тому, что за пределами кабинета постоянно происходят какие-то события, которые совершенно не зависят от воли психотерапевта.
“Что толку злиться на мать”, — размышлял Фриман, снова возвращаясь к тому роковому случаю. “Она сделала то, что сделала. Этого уже не изменишь. Впрочем, злиться на себя тоже было бы глупо. Я действовал так, как мне в тот момент казалось правильным. Беда в том, что меня ослепил собственный «терапевтический нарциссизм». Теперь, благодаря этой ситуации, сколько бы опыта ни было у меня за плечами, я всегда буду помнить, что и на старуху бывает проруха”.
Мы попросили Артура объяснить, что именно он имеет в виду под термином терапевтический нарциссизм и каким образом он помешал ему в данном случае. “Та неприятная ситуация стала для меня демонстрацией того, что в работе с подростками в первую очередь нужно заручиться поддержкой родителей. Я научился не тешить себя пустыми иллюзиями на тему собственной роли и окончательно смириться с тем, что другие люди из окружения клиента, которые появились в его жизни задолго до меня, имеют куда больше рычагов влияния на него”, — ответил Фриман.
Эти размышления напомнили Арту о другом случае, которым он недавно занимался. К нему обратился 42-летний мужчина, который, невзирая на возраст, все еще жил с матерью. Клиент недавно совершил серьезную попытку суицида, едва не увенчавшуюся успехом, и мать уговорила его прийти на прием к специалисту. Женщина переживала настолько, что приехала вместе с сыном на сессию. “Когда я пригласил его к себе в кабинет, мать тоже встала с кресла и направилась за нами. Я решил не препятствовать ей и разрешил присутствовать на консультации. Где-то две трети времени я общался с ними обоими, по очереди расспрашивая сына и мать о случившемся. Потом я попросил клиента выйти за дверь, чтобы переговорить с женщиной наедине”, — вспоминал он.