Для начала мы попросили его дать определение понятию “терапевтическая катастрофа”. Ответ Норкросса был четким и лаконичным: это терапия, так и не достигшая поставленных целей либо усугубившая проблему, которую была призвана решить. По мнению Джона, вернейшими признаками катастрофы можно считать досрочное прекращение терапии или ухудшение морально-психологического состояния клиента.
“Приведете нам пример подобного случая из вашей практики?” — мы хотели перейти прямо к делу. Но не тут-то было! Для начала Норкросс решил рассказать нам историю одной терапевтической катастрофы, в которой он не принимал непосредственного участия, а выступал сторонним свидетелем. После недолгих колебаний Джон приступил к своему рассказу, из этических соображений тщательно скрывая любые детали, которые могли бы указать на реальных действующих лиц. Оказалось, несколько лет назад его пригласили выступить экспертом по громкому делу о профессиональной халатности, которое обрело всеобщую огласку. Обычно Норкросс с неохотой берется за работу, связанную с судебной экспертизой, однако он пренебрег своими принципами и согласился дать показания, поскольку случай был до того вопиющим, что просто не мог оставить его равнодушным. По словам Джона, речь шла о худшей терапевтической ошибке, которую ему только довелось видеть за всю свою многолетнюю карьеру.
“Клиент, у которого диагностировали большой депрессивный эпизод и подозревали нарциссическое расстройство личности, обратился к одному довольно известному психоаналитику. Специалист взялся за этот случай и начал работать с клиентом в амбулаторных условиях. Время шло, а терапия не приносила сколько-нибудь заметного эффекта. Клиент неоднократно просил направить его на консультацию к психиатру и назначить антидепрессанты, что подтверждается выписками из медицинской карты, но психоаналитик посчитал, что — дальше цитата из его заметок — “подобные требования следует рассматривать как нарциссические капризы в стремлении избежать сложной работы над собой, которую предполагает процесс психотерапии”. Тем временем состояние клиента стремительно ухудшалось. У него развились психосоматические симптомы. В итоге мужчине пришлось уволиться с работы и лечь в стационар”, — рассказывал Норкросс.
По мнению Джона, самым непростительным в этой ситуации было то, что специалист был настолько погружен в свои теории, настолько зациклен на собственном алгоритме действий, что грубо проигнорировал специфические нужды клиента. Воспринимая просьбу выписать антидепрессанты как “нарциссические капризы в стремлении избежать сложной работы над собой”, психоаналитик напрочь отметал мысль о том, что, кроме его методов, в мире существуют другие виды лечения, которые потенциально могли бы пойти на пользу его клиенту.
Как несложно догадаться, в больнице мужчине назначили медикаментозное лечение, которое привело к заметному улучшению состояния. Взбешенный столь грубой халатностью и полным игнорированием его потребностей со стороны терапевта, клиент подал на психоаналитика в суд за нарушение профессиональных стандартов. В итоге его иск был удовлетворен в полном объеме.
Больше всего в этой вопиющей истории Норкросса возмутил тот факт, что психоаналитик отказывался изменить стратегию лечения даже после того, как в течение нескольких месяцев состояние клиента продолжало стремительно ухудшаться. Несмотря на то что клиент не реагировал на разговорную терапию (по крайней мере, в том виде, в каком ее практиковал герой нашей истории) и неоднократно просил консультацию психиатра, этот, с позволения сказать, специалист продолжал твердо стоять на своем, не адаптируя и не корректируя свои методы. Он обвинял клиента в сопротивлении психотерапевтическому процессу и твердил, что нужно придерживаться изначального плана. Мы поинтересовались у Джона, почему именно этот случай остался у него в памяти как худшее из того, что он повидал. “Все просто, — охотно ответил Норкросс, — это наглядный пример того, как теория психотерапевта угробила здоровье клиента”.
СТЫД И СМИРЕНИЕ
После такого вступления разговор плавно перешел к обсуждению собственного профессионального опыта Джона Норкросса. Мы решили удивить нашего собеседника несколько неожиданным вопросом и поинтересовались у Джона, о чем он думал и что чувствовал, размышляя о терапевтических катастрофах в своей практике в преддверии нашего интервью. Нам хотелось больше узнать о мыслительном процессе Норкросса и понять, насколько ему в свое время удалось проработать этот далеко не самый приятный опыт. Предыдущие ответы Джона поразили нас своей невозмутимостью, нам стало любопытно, что творилось у нашего собеседника в голове в тот момент.
“Итак, — задали мы свой вопрос, — чем вы руководствовались, когда выбирали для нашего проекта худший пример терапевтической ошибки или промаха за свою долгую и выдающуюся карьеру? Расскажите немного о том, что при этом происходило у вас внутри”.
“Что ж, должен признаться, когда я впервые читал вопросы, которые вы прислали мне накануне, они пробудили во мне вихрь эмоций. Стыд, смирение и осознание собственной неправоты в равных долях смешались в моей голове в единый поток. Я принялся вспоминать различные случаи из моей практики, которые можно было бы смело охарактеризовать как провальные. Впрочем, мне было несложно определиться с примером для нашей беседы. Как только я дошел до соответствующего вопроса, я сразу понял, что расскажу вам историю “Безумного Макса”. Вокруг этого случая вращалось столько непроработанного стыда и горечи, что это вполне очевидный выбор. Не буду лукавить, в свое время это была для меня достаточно болезненная тема”, — признался Норкросс. По виду нашего собеседника было ясно, что тема не просто была для него “достаточно болезненной в свое время”, но по-прежнему не давала ему покоя, так что мы приготовились слушать его рассказ.
“Итак, Безумному Максу — в целях конфиденциальности я решил дать этому парню кодовое имя в честь главного героя известной кинофраншизы[4] — было около 50 лет, и он недавно развелся с женой. Расставание вышло далеко не полюбовным, бывшие супруги подали друг на друга в суд. По итогам слушания судья предписал Максу пройти курс психотерапии в качестве обязательного условия для получения права видеться с детьми”, — начал свою историю Джон. Мы удивленно переглянулись. На нашей памяти случаев, когда клиент обращался к специалисту по предписанию суда, было всего раз, два и обчелся, так что мы попросили Норкросса подробнее рассказать об обстоятельствах дела.
“Мужчина умудрился настолько достать судью своим вызывающе враждебным и самовлюбленным поведением, что в итоге тот запретил ему видится с детьми, пока он не приведет в форму свое морально-психологическое состояние. Примечательно, что я был далеко не первым психотерапевтом, которому довелось с ним работать. Макса направила ко мне коллега, арендовавшая кабинет в том же здании. По ее словам, за одну сессию мужчина умудрился облить ее грязью и как женщину, и как специалиста. Ему недостаточно было младшего медицинского работника с высшим психиатрическим образованием. Ему подавай «настоящего врача»”.
Оглядываясь назад, Джон не раз корил себя за то, что в принципе взялся за случай, который передала ему коллега. Наш собеседник до сих пор затруднялся ответить на вопрос о том, почему согласился работать с Максом, несмотря на то что внутреннее чутье подсказывало ему не делать этого. Возможно, Норкросса заинтриговала необычная ситуация, показавшаяся достойным вызовом его профессионализму, а возможно, он просто хотел выручить коллегу. Факт остается фактом: Норкросс пренебрег интуицией и согласился проконсультировать мужчину, невзирая на то, что его график был расписан по часам. Впрочем, по словам Джона, если бы в то время у него было туго с новыми записями и он отчаянно нуждался бы в клиентах, Макс был бы последним человеком, которого Норкроссу хотелось бы видеть в своем кабинете.
4
“Безумный Макс” — австралийский боевик-антиутопия 1979 г. режиссера Джорджа Миллера с Мелом Гибсоном в главной роли. —